— Товарищи мои ратные, я в Москве получил твердые доказательства тому, что тот, кого клевреты Годунова называли и продолжают называть Самозванцем, есть на самом деле истинный сын Ивана Грозного. Оружничий Бельский по духовной Грозного назначен был опекуном Дмитрия, это всем хорошо известно. Так вот Богдан Яковлевич сохранил жизнь царевичу.

— Но Годунов заколол Дмитрия?!

— Нет. Царевича Бельский подменил еще по пути в Углич. С согласия царицы и ее родственников: отца Федора Федоровича и брата Афанасия.

Недоверчивое молчание. Тогда Басманов спросил:

— Неужели вы считаете короля Польши Сигизмунда Третьего полным дураком и слепцом? Разве он признал бы Дмитрия Ивановича законным наследником, если бы Бельский и Нагие не представили ему твердых доказательств? Эти доказательства есть. Но о них известит народ сам оружничий в час торжества законного права. Так он поклялся мне. Мне он привел часть этих неоспоримых доказательств, но я тоже дал слово до времени о них молчать. До полной победы царевича. Вас же прошу поверить мне на слово. Если вы готовы встать на сторону Богом избранной династии, скажите сейчас же, если имеете желание холопствовать под рукой отпрыска безродного и коварного Годунова, воля-вольная.

Принуждать не стану. Я же сегодня посылаю к Дмитрию Ивановичу дворянина Бахметьева со своим словом верности ему. Ратников призову открыто следовать за мной. По доброй воле.

— Мы — с тобой, воевода.

Утром ударили в большой набат и в полковые. Басманов выехал к войску на коне. Напрягая до предела голос, возгласил:

— Ратники, други мои, я признал царевича Дмитрия Ивановича законным наследником престола Великой Руси! Вы вместе со мной стойко бились с его войском, заблуждаясь, считая его Самозванцем. В Москве у меня открылись глаза, ибо познал я истину, а не вранье Годунова и иже с ним. Я провозглашаю Дмитрия Ивановича государем нашим.

Как раз напротив воеводы стояли рязанские дети боярские и выборные дворяне. Они дружно, в единый голос возгласили:

— Многие годы здравствовать отцу нашему, государю Дмитрию Ивановичу!

Соседние полки подхватили клич первых, и пошла волна за волной по всем стройным рядам бесчисленной рати.

Не все разобрались, чего ради радость, но горланили вместе с остальными.

Только князья Михаил Кутырев-Ростовский и Андрей Телятьевский да Иван Годунов подали голоса против, их поначалу решили повязать, но потом отпустили в Москву. Кроме Ивана Годунова, которого определили передать царю Дмитрию, как доказательство верности.

Все. Никакой сильной рати больше не противостоит войску царевича Дмитрия, и он с торжеством приближался к Москве, где у него осталось одно препятствие — Федор Годунов, которому волей или неволей, а москвичи целовали крест, и Богдан Бельский со товарищи принял меры, чтобы возбудить горожан всех сословий против Федора. И нужно сказать, вполне успешно.

Самыми, пожалуй, убедительными являлись листки, распространяемые среди обывателей, приукрашенные еще и воображением распространителей и чтецов этих самых листков.

Когда воевода Басманов привел свое войско к Дмитрию Ивановичу не как к царевичу, а как к царю с повинной, и в доказательство верности доставил узника Ивана Годунова, государь принял Басманова милостиво. И тогда князь Голицын бил челом от имени бояр, дворян и всей рати:

— Сын Иванов! Войско вручает тебе державу Руси и ждет твоего милосердия. Обольщенные Борисом, мы долго противились нашему царю законному, ныне же, узнав истину, все единодушно тебе присягнули. Иди на престол родительский, царствуй счастливо и многие лета! Враги твои, клевреты Борисовы, в узах. Если Москва дерзнет быть строптивою, то смирим ее. Иди с нами в столицу венчаться на царство!

Вот с этой речью князя Голицына и был распространяемый по Москве листок. Его переслал Богдану Григорий Митьков, а вместе с отпиской весьма предусмотрительно и нескольких свидетелей этой речи. Вот почему москвичи более всего возбуждались, когда слушали тех, кто самолично присутствовал при этом столь волнующем и великом событии.

Но одного письменного свидетельства мало. Нужны слова самого Дмитрия Ивановича, уже провозглашенного царем. Но вот этого сделать не удалось. Богдан уже несколько раз посылал гонцов с подобной просьбой, царь откликался, но все, кого он посылал с призывными письмами, оказывались в Казенном дворе. Скорее всего, в самой близости от Дмитрия Ивановича притулился изменник, знающий каждое дыхание своего господина.

Никак не удавалось договориться и с главой Казенного двора, чтобы тот устроил побег перехваченным посланцам. А если такое невозможно, хотя бы заполучить письма.

— Писем при них нет. Федор забирает их к себе. А посланцев Дмитрия Ивановича ежедневно, почитай, пытают. Исчезнет один из них, меня в пыточную потянут. Семен Годунов не пощадит моих седин.

Где выход? Разоблачить предателя, что у руки царя Дмитрия, вот так, сразу, не удастся. А время упускать нет смысла. Надо спешить, пока есть почти всенародная поддержка. Значит, либо обманом миновать заслоны верных Федору ратников, либо убрать эти самые заслоны силой. Хитрость может принести удачу, если подключить Григория Митькова и пустить по его каналам, но есть великий риск: у Митькова посланцы из мужиков, пристроился он к какому-либо обозу с зерном и, как возница, в Москве. Боярина же или дворянина, (а с призывным письмом разве пошлешь неродовитого), как ни переодевай, он так и останется вельможей. Снимут с брички за милую душу.

Выходит, лучшее из всего — сила. Она — самая надежная штука. Вполне можно привлечь казаков атамана Корелы. Они выдержали многомесячную осаду, отбили все штурмы, более того, дерзкой вылазкой Корела переманил на свою сторону многие сотни казаков, которые были в осадных войсках, и этим начисто освободился от осадного сидения. Теперь у него руки развязаны. Главное же в том, что атаман Корела стал всенародно известным своей храбростью, ратной смекалкой, и вряд ли московские стрельцы и кремлевская стража станет серьезно ему противостоять. Разбегутся с перепугу.

Однако, чтобы действовать наверняка, нужно знать силы, поддерживающие Федора не в общем количестве, как это знал Бельский, как оружничий и участник Думы, а более подробно. И он решил посоветоваться с князьями Мстиславским и Воротынским. Их совместные знания показали существующую расстановку сил: Федор Годунов все еще не так беспомощен, как видится с первого взгляда. На Оке охраняют переправы несколько тысяч дворцовых стрельцов и никак не поддаются уговору перейти на сторону царя Дмитрия. Более того, они отбили все попытки передовых отрядов, идущих на Москву, переправиться через реку.

Стало быть, нужно посланцев Дмитрия Ивановича повезти кружным путем, чтобы обойти заслоны стороной.

Но и в самою Москву проникнуть сложно. На воротах Земляного, Белого города и Китай-города стоит стража верных Федору Годунову людей из дворцовых стрельцов, на стенах же Кремля установлены пушки. Соберись толпа послушать письмо-призыв, тут же вжарят из пушек, которых вполне достаточно, и толпа моментально разбежится. Да еще в Кремле тысячи две стрельцов, детей боярских и дворян выборных, готовых царя защищать. Выскочат сотни две-три из ворот, схватят посланцев, и не сможет толпа их отбить.