Великий город пал. Но духовная смерть Империи случилась за 14 лет до того – 5 июля 1439 года, в день измены православию императора Иоанна VIII и патриарха Иосифа II на Ферарро-Флорентийском соборе. От Константина Великого вплоть до этого черного дня Новый Рим был Катехоном, удерживающим мир от зла. Но приняв латинскую ересь папизма, Константинополь сам уклонился во зло.

Русская «Повесть о взятии Царьграда турками» рассказывает нам о Божием знамении, случившемся незадолго до падения Константинополя: «В двадцать первый же день мая за грехи наши явилось страшное знамение в городе: в ночь на пятницу озарился весь город светом, и, видя это, стражи побежали посмотреть, что случилось, думая, что турки подожгли город, и вскричали громко. Когда же собралось множество людей, то увидели, что в куполе великой церкви Премудрости Божьей из окон взметнулось огромное пламя, и долгое время объят был огнем купол церковный. И собралось все пламя воедино, и воссиял свет неизреченный, и поднялся к небу. Люди же, видя это, начали горько плакать, взывая: „Господи помилуй!” Когда же огонь этот достиг небес, отверзлись двери небесные и, приняв в себя огонь, снова затворились. Наутро же пошли и рассказали обо всем патриарху. Патриарх же, собрав бояр и всех советников, пошел к цесарю и стал уговаривать его покинуть город вместе с царицей. И когда не внял ему цесарь, сказал патриарх: „Знаешь, о цесарь, обо всем предсказанном городу этому. И вот ныне опять иное страшное знамение было: свет неизреченный, который в великой церкви Божьей Премудрости сопричастен был прежним святителям и архиереям вселенским, а также ангел Божий, которого ниспослал, укрепляя нас, Бог при Юстиниане-цесаре для сохранения святой великой церкви и города этого, в эту ночь отошли на небо. И это знаменует, что милость Божья и щедроты его покинули нас”»[373].

Когда в Константинополе вместо православных государей воцарился турецкий султан Мехмед II Фатих, греческое духовенство не удержалось от соблазна увидеть в нем нового «императора».

Внешне могло казаться, что султаны де-факто – продолжатели дела православных греческих царей, их наследники и чуть ли не преемники. Они использовали греческий язык в международных отношениях, внедряли при своем дворе элементы пышного церемониала прежних константинопольских монархов, опирались на их опыт административного и военного управления Империей. Султаны порой именовали себя на старый имперский манер «василевсами» и «автократорами», охотно брали в жены христианок, гречанок и южных славянок и даже заявляли о своем родстве со старинными династиями константинопольских государей. Более того, османские владыки стали некоторым образом покровительствовать православному духовенству, и это обстоятельство, возможно, имело ключевое значение для признания за ними царского статуса со стороны константинопольских первоиерархов.

Историк Ф. Успенский писал по этому поводу: «Магомет [имеется в виду Мехмед II Фатих – К. М.]… восстановил православную патриархию, остановив свой выбор на главе противников унии Геннадии Схоларии, возведя его на трон с соблюдением, по возможности, прежнего церемониала. Как государственное установление Оттоманской империи, представительство и управление греческой нации, созданная Магометом и Геннадием Вселенская патриархия на первых порах была обеспечена… бератом о фискальном и судебном иммунитете патриарха и духовенства… в долгой и тяжелой борьбе [она] сосредоточила в своих руках судебную власть над православными в области семейного и наследственного права, сохранила Церковь, но помешала объединению греко-славянского мира…»[374]. Протопресвитер А. Шмеман отмечает: «Христиане в Оттоманской Империи получили „права” не только религиозного, но и национального меньшинства, причем оба эти понятия оказались слиты воедино. Патриарх стал „милет-башой” – то есть главой народа, этнархом, а церковная иерархия получила права гражданского управления над христианским населением. Она судила христиан по греческим законам, ее суд был признан Портою и приговоры приводились в исполнение турецкой властью. Христиане могли иметь свои школы, свои „программы”, свою цензуру. Теоретически Церковь делалась как бы государством в государстве»[375].

Константинопольская патриархия соблазнилась своим высоким положением. Она использовала турок как живой таран, сокрушивший независимость славянских автокефальных церквей. Турки помогли фанариотам (Фанар – район патриаршей резиденции в турецком Константинополе) на какое-то время «огречить» болгарские Тырновскую патриархию и Охридскую архиепископию, а также Печскую патриархию сербов.

Для константинопольских патриархов власть султана оказалась даже более удобной, чем православная монархия. Император ромеев имел немалое влияние на духовные дела, тогда как при османских владыках власть патриарха над клиром и мирянами стала абсолютной.

Греческий философ Георгий Трапезундский, секретарь папы римского Николая V, льстиво писал Мехмеду II: «Никто не сомневается, что ты по праву являешься императором римлян. Поскольку в действительности императором является тот, кто по закону владеет престолом Империи. А престолом Римской Империи является Константинополь: следовательно, тот, кто по праву владеет этим городом, и есть император. Не от людей, а от Бога ты владеешь вышеназванным троном, завоеванным твоей саблей: следовательно, ты являешься законным императором римлян… А тот, кто является императором римлян, является также императором всего земного шара»[376].

Георгий Трапезундский мечтал обратить Мехмеда II в христианство, для чего даже встречался с султаном в 1465 году. Исследователь К. Лобовикова пишет: «Мехмед Завоеватель у Георгия Трапезундского наделен Богом миссией носителя и распространителя христианства. Согласно автору, Мехмеду божественным образом предначертано быть правителем, помощником и стражем последнего и истинного обращения всех людей ко Христу и исправления христиан. Наконец, турецкому султану суждено стать главой всей христианской ойкумены, правителем мира. Концепция Георгия Трапезундского практически полностью совпадает с официальной византийской политической доктриной, с той лишь разницей, что у Георгия правителем ойкумены должен стать Мех-мед Завоеватель»[377].