Предпоследним выступающим был Сергей Попов, молодой исследователь, работавший и в Кольцове, и в Оболенске. Он вышел на кафедру, чтобы рассказать о проекте, который Алибеков называл «Костёр»: «Сначала не многие слушали внимательно. Работа над “Костром” шла лет пятнадцать, и большинство из нас уже рассталось с надеждой получить хоть какие-то результаты».

Но затем, говорил Алибеков, он оживился, когда Попов объявил, что найден подходящий бактериальный носитель. Это было то самое двойное оружие, где один микроб — носитель, а другой обеспечивает второй, смертельный удар по иммунной системе. Алибеков вспоминал один эксперимент на животных. Он писал в мемуарах, что это были кролики, но Попов позднее утверждал, что морские свинки. За стеклянными стенами лаборатории полдюжины животных привязывали к доскам, чтобы они не вертелись. Каждому прилаживали механическое устройство вроде маски, подключённое к системе вентиляции. Техник, наблюдая за ними из-за стекла, нажимал кнопку, отправляющую каждому животному небольшое количество генетически модифицированных микробов. По окончании эксперимента животных возвращали в клетки для наблюдения. У всех развивались симптомы одной болезни, например, высокая температура. Но в одном из испытаний у нескольких животных возникли и симптомы другой болезни. «Они дёргались, а затем падали замертво, — вспоминал Алибеков, — Задние части туловищ были парализованы — это признак разрушения миелина».

Такова была демонстрация убийственного возбудителя, созданного Поповым. «Испытания прошли успешно, — вспоминал Алибеков. — Один генетически сконструированный возбудитель вызывал симптомы двух разных болезней, и одну из них было невозможно вычислить». В аудитории наступила тишина: «Мы все понимали значение того, чего добился учёный. Был создан новый класс оружия».[633]

***

Попов хорошо помнил, как они работали с морскими свинками. К 1989 году для учёных Оболенска наступил период неопределённости.

«Это было время разочарований и моральных испытаний. И в этот момент я дал себе слово… больше не ставить эксперименты на животных. Поводом послужил мой последний большой эксперимент на морских свинках. Где-то несколько сотен морских свинок держали в закрытом помещении. Я и мои коллеги приходили к ним каждый день. Мы надевали скафандры, кормили выживших и уносили мёртвых. Я был крайне шокирован всем, что там происходило. В этом не было ничего нового для меня — но это было неприятно. Чрезвычайно неприятно… Я просто больше не мог выносить те условия, в которых содержались животные. Мы наблюдали, как они умирают ужасной смертью, голодают, как их поражают паралич и конвульсии — в условиях пренебрежения самой сутью жизни. Наш возбудитель мог парализовать половину тела животного. Я больше не хотел в этом участвовать».[634]

Владимир Пасечник был сдержанным, застенчивым и скромным человеком, но его лицо озарялось, когда речь заходила о науке. На фотографии, сделанной в 1980-е, когда Пасечник работал директором института в Ленинграде, он в вельветовом пиджаке, с морщинами на лбу, с лысиной; пытливые глаза смотрят вверх, в руке — блокнот или журнал.

Пасечник родился в 1937 году и потерял обоих родителей во время обороны Сталинграда. Он преодолел много препятствий, чтобы заниматься физикой, и во время учёбы в Ленинградском политехническом институте был одним из лучших на курсе. Но военные потери оставили глубокий шрам на личности Пасечника, и он намеревался заниматься наукой только в мирных целях. После института он стал научным сотрудником Института высокомолекулярных соединений в Ленинграде: его привлекла возможность создавать новые антибиотики и лечить болезни, например рак.[635] В 1974 году одного из профессоров, учивших Пасечника, попросили порекомендовать молодого исследователя для участия в спецпроекте. Преподаватель указал на Пасечника. Его выбрали, чтобы организовать в Ленинграде новое научно-исследовательское учреждение — Институт особо чистых биопрепаратов.[636] Это казалось многообещающей возможностью: у нового института были бы средства на покупку лучшего оборудования и привлечение самых талантливых специалистов. Пасечник согласился на эту работу и за следующие несколько лет зарекомендовал себя как талантливый и решительный руководитель. К 1981 году институт стал одним из передовых учреждений микробиологии в Советском Союзе. Он входил в состав «Биопрепарата». Впоследствии Пасечник рассказывал, что примерно в это время он осознал: его исследования могли быть использованы не только для обороны страны, как он прежде думал. Это могла быть и работа над оружием.

Домарадский и Попов пытались модифицировать генетическое устройство патогенов. Перед Пасечником стояла практическая задача: приспособить микробов для боевого применения и найти эффективные методы промышленного производства патогенов. Для военного применения возбудителей сибирской язвы и других болезней необходимо было выращивать большими партиями, они должны были оставаться стабильными, сохраняться при распылении в воздухе и хорошо рассеиваться. Целью Пасечника было найти такие способы подготовки и культивирования этих организмов, которые позволили бы превращать их в оружие без потери вирулентности и действенности. Он работал с образцами смертоносных возбудителей и осваивал сложный процесс их концентрации и превращения в аэрозоль.[637]

Перед разработчиками советского биологического оружия стояли различные проблемы. Для превращения в аэрозоль патоген нужно было, следуя верной рецептуре, смешать с химическими веществами, и для каждого рода микробов они были разными. Если всё сделано правильно, это сохранит вирулентность и токсичность патогена во время хранения или в бою. Если ошибиться, то возбудители погибнут или потеряют свою силу. Кроме того, оказавшись внутри оружия, они могут закупорить распылитель или сбиться в комок, что сделает оружие неэффективным; или же они могут быть нейтрализованы в окружающей среде уже после распыления. Могут возникнуть и другие осложнения: например, в Степногорске возбудители сибирской язвы погибали в ходе фаголизиса. Более того, крайне важен маленький размер частиц — они должны легко проникать в лёгкие жертв. По оценкам американцев, идеальный размер частиц составляет 1–5 микронов (микрон — одна миллионная метра). Если частицы окажутся крупнее, то верхние дыхательные пути человека отфильтруют их ещё до попадания в лёгкие; более крупные частицы также быстрее осаждаются в воздухе. Однако «Биопрепарат» и советские военные производили вещества с размером частицы до 12 микронов, зная, что даже если они не попадут в лёгкие, то всё равно инфицируют жертву, оказавшись в верхних дыхательных путях.[638]