— О, похоже, ты дал бы мне намного больше? — нанесла она ответный удар. Ее тон источал сарказм. — Что ты дашь мне, Шеф? Покувыркаться на твоем диване? Да, это стоит того, чтобы отбросить карьеру подальше.

Его рот скривился в усмешке.

— Что-то я не помню, чтобы ты жаловалась, когда сплетала свои ноги вокруг меня.

— О нет, — не моргнув глазом призналась Меган, зажав обиду в кулаке и контролируя свои эмоции. — Нет, это было здорово, пока это было. Но теперь все закончено. К большому твоему облегчению, я уверена. Отношения, которые тянутся более трех или четырех дней, могут стать реальной помехой твоему самобичеванию.

— Не смей! — закричал Митч, угрожающе подняв руку. Свою левую руку. Руку, на которую по-прежнему было надето обручальное кольцо. Золотая полоска поймала свет и блеснула, как бы предупреждая о лживых словах отрицания, готовых сорваться с его губ.

Он отвернулся от нее и глубоко вздохнул. О, Господи! И как они дошли до такого? Какое ему дело, что Меган О’Мэлли позволяет или не позволяет в своей жизни? Они занимались сексом. Ну и что ж с того? Эко дело. Он не хотел от нее ничего большего, и причины этого не имели никакого отношения к покаянию за прошлые грехи. Просто он не хотел ничего большего от Меган О’Мэлли. Она была упрямой и самоуверенной, она провоцировала его и противодействовала ему. Он не мог контролировать себя в ее присутствии, и, черт возьми, он не мог контролировать ее.

Меган сдержала эмоции и заперла их глубоко в себе. Вот почему она не могла влюбиться в Митча Холта. Он только что подтвердил то самое правило, которое однажды уговорил ее нарушить: никаких полицейских. Теперь, когда все было кончено между ними, все, что она отдала ему, — каждый личный, сокровенный ее взгляд, которым она поделилась, — все будет использоваться против нее. Теперь всегда будет эта неловкость между ними. Каждый раз, когда они должны быть в одной и той же комнате вместе, каждый раз, когда им придется сотрудничать.

Работе следовало быть ее единственным центром внимания. И ты должна знать это лучше, О’Мэлли. Что бы ни заставляло тебя думать, что ты могла бы иметь больше. Меган подавила комок эмоций, подступивших к горлу, и направила мысли в нужное русло.

— Мы должны получить отпечатки пальцев Пола, — сказала она. — Он владел тем фургоном; у него, возможно, все еще есть ключ. Если его отпечатки обнаружат в фургоне сейчас, после всего этого времени, то ему придется кое-что объяснить. Ты привезешь его сюда или мне сделать это?

Митч поразился, как легко она вновь проскользнула в кожу полицейского и погасила все эмоции, которые только что бурлили в крови. Ему показалось, что он почувствовал холод, словно она мгновенно возвела вокруг себя ледяные стены, чтобы отгородиться от него, защитить себя и свои чувства, которые он только что пытался разорвать в клочья своими когтями. Вызывало раздражение, что Меган так хорошо владеет собой, в то время как он чувствует себя дикарем, которому хочется орать и трясти ее, как липку. Его также раздражало, что он чувствовал угрызения совести, раскаяние и сожаление, что он вообще чувствовал что-то, когда она, казалось, отключила все свои чувства.

— Не распоряжайся мною, О’Мэлли, — предупредил он.

Меган приподняла бровь.

— А что ты сделаешь? Расскажешь прессе, что видел меня голой? — Она отошла от него с высоко поднятой головой. — Делай свою работу, Шеф, или я сделаю ее за тебя.

Митч не произнес ни слова, когда она вышла из оперативного пункта и закрыла за собою дверь. Он кружил по комнате, пытаясь сохранить контроль над собой и держаться спокойно. Наконец, недовольно фыркнув, остановился у доски объявлений и вновь впился в нее взглядом. Как ни старался, он не мог представить Пола, распечатывающего эти зловещие записки, хотя и знал родителей, потерявших самообладание или даже рассудок и совершивших грехи, которые никогда не будет возможно искупить. Подумал о Кайле, о том, что почувствовал, когда увидел своего сына мертвым, о том, как жить дальше, если каждый день думаешь, сколько лет ему было бы сейчас и что он делал бы, останься жив. Холт думал, насколько больно каждый раз видеть, как маленькие мальчики играют в бейсбол, гоняют вверх и вниз по улице на велосипедах с собаками, которые с громким лаем преследуют их. Он не мог понять, как можно преднамеренно причинить вред ребенку, потому что все еще страдал от собственной потери.

Я думаю, тебе достаточно легко поставить себя на место Пола Кирквуда и, возможно, оценить ситуацию по собственному опыту.

Легко? Нет. Легко — совсем неподходящее здесь слово.

Митч вернулся к столу, на котором по-прежнему лежал блокнот Джоша. Как ему нужен подозреваемый! Кто-нибудь из тех, кто знал Кирквудов, знал окрестности, знал Джоша…

Он перелистал страницы с эскизными набросками и рисунками к игре «Виселица», перевернул страницу с полной гордости записью о назначении его помощником капитана хоккейной команды и страницу, наполненную печалью по поводу проблем между родителями. Папа безумен. Маме грустно. Я плохо себя чувствую… Вряд ли супружеские проблемы сделали Пола Кирквуда таким монстром, который мог бы украсть своего собственного сына и поставить в кавычки слова «грех» и «невежество».

Грех.

Митч перелистнул еще одну страницу и внимательно посмотрел на рисунки. Интерпретация Джоша Бога и дьявола, его мнение о классе по изучению религии — безумные лица и знак неодобрения — большой палец вниз. Грех. Перед его мысленном взором возник Альберт Флетчер, дьякон Святого Элизиуса, стоящий на обочине Олд Сидар-роуд в черной парке с капюшоном, обрамляющим его худое лицо.

21.57

— 34 °C, коэффициент комфортности: — 48

— В идеальном мире Ханна была бы кандидатом в святые, — произнесла Кэтлин Кейси. Она сидела на шатающейся кушетке в комнате медсестер, закинув ноги в кроссовках на светлый, из скандинавского дуба журнальный столик. На ней был зеленый хирургический костюм и белый медицинский халат, из нагрудного кармана которого выглядывал стетоскоп. Она задумчиво жевала пластиковый колпачок иглы и невидящим взглядом уставилась в телевизор у противоположной стены комнаты. — Все, кто заинтересован в создании такого прекрасного мира, проголосуют «за».

Меган поуютнее устроилась в том, что когда-то было мягким кожаным креслом. Еле-еле набитом — это определение больше соответствовало бы истине. Кроме них, в комнате не было никого. За открытой дверью сестринской царила тишина. Случайный телефонный звонок, случайный сигнал пейджера. Большая разница с больницами больших городов с их кодами и кризисами. Найти бы пустую койку и рухнуть в нее. Эта мысль вызвала у Меган улыбку. А еще лучше хорошую дозу димедрола, и восемь или десять часов забвения. Она потерла лоб и вздохнула.

— Как ее подчиненные относятся к ней? — спросила она, подчеркивая слово «коллеги» в своем блокноте.

— Как я говорила последним девяти полицейским, она — мечта медсестры. Я всегда хочу ущипнуть себя, чтобы поверить, что наяву работаю с ней. — В ее маленьких светло-карих глазах светился огромный опыт. — Шестнадцать лет в этом бизнесе. Я получила хороший жизненный опыт, работая с заносчивыми, высокомерными горожанами и своими начальниками, которые клялись, что у них не могло быть комплекса Бога, потому что они сами Боги. Если я узнаю в воротах рая, что те парни находятся на небесах, я немедленно отменю свою визу на въезд туда.