Поразительный феномен того времени: ни пенсионная реформа, ни жилищная реформа не вызвала у советских людей такого восторга, как прорыв в космос. Всё-таки советское общество второй половины 1950-х не воспринимало идеи материального благополучия, бытового комфорта, процветания как такового. Зато люди привыкли к грандиозным победам и великим свершениям.

Величие оставалось сверхценностью. Никита Хрущёв, несмотря на всю свою грубость и необразованность, это отлично понимал.

Он был лидером par exellense, он шёл за своей интуицией, рискуя, ошибаясь и подставляясь, и тем не менее побеждая.

К концу 1957 года, после разгрома «антипартийной группы» и отставки маршала Жукова, в руководстве СССР остались двое представителей прежней сталинской руководящей элиты. Первый — красный маршал Ворошилов, престарелый аксакал, деятель без идей и планов, выполнявший исключительно представительские функции. В любом правительстве любой страны был, есть и будет такой функционер, надувающий щёки ветеран, увешанный орденами динозавр. И второй — Анастас Микоян, фигура страховки и представитель национального меньшинства в кремлёвском ареопаге.

«Националов» тогда в Президиуме осталось всего трое: армянин товарищ Микоян, еврей товарищ Шверник и узбек товарищ Нуритдин Мухитдинов, они втроём отвечали за внешние связи с братскими партиями. Все прочие, включая Хрущёва, были этническими славянами. При этом по политическому весу Шверник и Мухитдинов уступали Микояну раз в двадцать. То есть Микоян, помимо самостоятельной политической позиции, с которой Хрущёв вынужден был мириться, одновременно оставался живым символом изначального и широко провозглашённого равенства национальностей.

Пока у руля державы стоял Сталин, этнический осетин, пока его ближайшим наперсником оставался мингрел Берия — вопрос интернационала никто не оспаривал; интернационал был очевиден. Хрущёв сменил приоритеты, выдвинул этнических русских и украинцев, а евреев, армян, грузин задвинул. Анастас Микоян, помимо того, что стал сподвижником Хрущёва в деле развенчания культа Сталина, оказался не менее важен и как символ сохранения изначальной интернациональной коммунистической традиции. Грубо говоря, из десяти «портретов», то есть членов Президиума ЦК, хотя бы один должен был принадлежать к симпатичному этническому меньшинству. Микоян идеально подходил на эту роль. Сначала ленинец, потом сталинец, принципиальный созидатель, не замаранный интригами, «эффективный менеджер», «советский купец № 1» — он обеспечил Хрущёву его восхождение к переходу в статус Сталина 2.0, уверенного проводника сверхактивной и сверхагрессивной внутренней и внешней политики.

Хрущёв очень сильно и круто себя поставил, когда устранил Берию. Начиная с августа 1953 года авторитет Хрущёва никто не оспаривал. Из событий 1957-го Хрущёв вышел триумфатором, и это во многом предопределило его дальнейшие действия, особенно во внешней политике.

3

Итоги на китайском направлении

В ноябре 1957 года Мао Цзэдун приехал в Москву; это был его второй и последний визит. Официально в рамках Совещания коммунистических и рабочих партий, приуроченном к 40-летию Октябрьской революции. Однако биограф Микояна Михаил Павлов утверждает, что ранее, в июле 1957 года, имел место ещё один контакт Мао с представителем Кремля — и это снова был Микоян. После разгрома «антипартийной группы» он вылетел в Пекин, чтобы лично информировать руководство КПК о произошедших событиях. Мао был удивлён и возмущён. Как так вышло, что ближайшие соратники Сталина Молотов, Каганович и Маленков оказались отстранены от руководства? Мало того, что вы раскритиковали Сталина и нанесли ущерб престижу коммунистических идей, теперь вы убираете и сталинскую команду, не только не смягчаете кризисную ситуацию, но и усугубляете её! Неизвестно, насколько удовлетворили Великого кормчего объяснения Микояна, но сам факт визита он оценил. Лидеры других коммунистических партий не удостоились приезда специального посланника, честь была оказана только товарищу Мао. Он снова убедился, что Москва очень хочет сохранить дружбу с китайскими коммунистами. Но Мао уже разработал новую стратегию. Суть её заключалась в том, что Хрущёву далеко до Сталина, и что отношения двух крупнейших компартий планеты нужно выстраивать заново, а если не получится — то и не надо. Впоследствии, кстати, Мао жаловался Хрущёву на Микояна. 31 июля 1958 года, во время визита Хрущёва в Пекин, он сказал, что Микоян чаще критиковал ошибки Сталина, и умалчивал о его достижениях.

В любом случае, как уже было сказано выше, с 1954 года Мао сознательно и последовательно вёл дело к расколу, и одновременно пытался выжать из союза с Кремлём максимум выгоды.

Между прочим, передача китайцам советских атомных технологий началась тоже в 1957 году. Летом в Китай направилась первая группа специалистов центра «Арзамас-16». Процесс передачи секретных сведений затянулся на годы, учитывая слабую подготовку китайских физиков-ядерщиков и отсутствие необходимой производственной базы. Соответственно, Мао не мог пойти на открытую конфронтацию с СССР, пока не получил собственную бомбу. Окончательный разрыв экономического сотрудничества, в том числе и в атомной сфере, произошёл в 1960 году, когда Мао понял, что его учёные и технологи способны работать самостоятельно. Китайскую бомбу в конце концов успешно испытали 16 октября 1964 года.

Подводя итог работы Микояна на китайском направлении, следует учесть, что в силу крайней важности выстраивания, сохранения и укрепления отношений между двумя огромными социалистическими державами характер этих отношений определял лично Сталин, вплоть до своей смерти. Позиция Микояна в ходе первой поездки в Сибайпо зимой 1949 года была полностью разработана Сталиным. Далее, наоборот, инициативу перехватил Мао. Посчитав Хрущёва слабаком, он быстро занял позицию «сверху», и дальнейшая дружба уже развивалась под диктовку Пекина. Микоян, при всех его талантах переговорщика и мастера компромиссов, не имел возможности в корне переломить ситуацию. Для него крайне важно было следовать принципам коллективного руководства: как проголосует Президиум — так и будет. Собственную инициативу, в том числе и в переговорах с Мао, он мог проявлять только в минимальной степени, в рамках полномочий, которые, опять же, определялись Президиумом. В корне неверно думать, что от Микояна зависела генеральная линия связки Москва — Пекин. Скорее, наоборот, Микоян был готов отстаивать интересы своей страны, даже если это вызывало неудовольствие или гнев «великого кормчего». Вероятно, Микоян уже в 1949 году, лично познакомившись с Мао, понял, что настоящей дружбы не получится: слишком велики его амбиции, слишком разительны цивилизационные различия между Россией и Китаем. Заслуга Микояна скорее в том, что он, уловив прагматизм Мао, дал ему понять, что Кремль готов действовать столь же прагматично. Согласно русской поговорке «где сядешь — там и слезешь». Через Микояна Мао составил мнение о политической практике северного соседа. Наблюдая за Микояном, делал свои выводы.

Разрыв отношений в конце 1950-х был инициативой Мао. Ни Хрущёв, ни Микоян, ни тем более члены Президиума ЦК ссоры не хотели, наоборот, намеревались если не укреплять, то хотя бы сохранять важнейший геополитический союз. И передача Китаю атомных технологий в 1957–1960 годах это твёрдо доказывает.

Но осуждать Мао тоже неверно. В его распоряжении в 1953 году было 580 миллионов человек, в 1960-м — уже 667 миллионов. То есть Мао управлял самой густонаселённой страной земного шара и отлично понимал, что