– Я ж батрак Киприяна Михайловича Сотникова! – пояснил он шкиперу Гавриле, чтобы тот доверился и взял на баржу.

– Да будь хоть родным братом енисейского губернатора, и то бы я не взял тебя. У меня на барже клади на тысячи рублей, у меня порох, патроны, свинец. Не положено чужих брать.

– Возьми, Гаврила! Я с горя еду. Схоронил Киприяна Михайловича и Катерину Даниловну.

– Как? – открыл от ужаса рот шкипер. – Им бы жить и жить. Дети остались. Кешке лишь шесть лет. Убил ты меня вестью, незнакомец! Но взять тебя не могу.

И он ударил кулаком по сходням.

– Ну что ж ты, мил человек! Неужели ты не понимаешь, мне спешить надо в Дудинское с плохой вестью. Сейчас, смотри, на первой барже сколько сезонников. Кто ими будет заниматься, коль Киприян Михайлович умер?

– Так-то оно так! – ответил Гаврила. – Но не могу я нарушить свои устои! Для меня болезненно отказываться от своих задумок.

Тогда Аким использовал последний шанс.

– У тебя есть часы, Гаврила?

– Какой же шкипер без часов! Я их в Англии брал, когда по морям ходил.

– Давай махнемся на мои! У меня швейцарские! – и он подкинул на ладони круглые часы с золотой цепочкой. – Идут минута в минуту. Ни разу сбоев не было. И бой: утром, в полдень и вечером. Я понял, как подарок ты не примешь. Больно гонористый! А на обмен, думаю, пойдешь. Мне-то куда они? Печь топить да собак кормить. А тебе по службе положено.

Аким нажал кнопочку, и послышался звон колоколов.

– Проверь – полдень!

Гаврила взглянул на свои карманные – точно двенадцать ноль-ноль.

– Ладно! Давай меняться! Но только чтобы на барже лишний раз не маячил. Спускайся в трюм, увидишь левые полати. Будешь спать на них. Припаси провизии в дорогу. О Сотниковых расскажешь, как на стрежень выйдем. Я думаю, через пару недель будем дома.

Пароход с баржами шел вслед за ледоходом. И 12 июня 1875 года пришвартовался к берегу у Старой Дудинки. Аким медленно шел к дому Сотниковых, будто придавленный горем. Стоявшие на берегу люди не узнавали когда-то общительного сотниковского батрака. Из толпы навстречу выбежали Сашка с Кешею.

– Дядя Аким! А где тятя с мамою? – спросил старший.

Аким остановился, перекрестился, снова взял кладь и сказал:

– Пойдемте домой! Там все расскажу!

Петр Михайлович стоял на крыльце и биноклем выискивал в толпе Акима. Нашел. Поискал брата с Екатериной. Не нашел. Бинокль задрожал в руках, когда он снова увидел бредущего к дому батрака с сыновьями Киприяна. У Петра невольно опустились руки, пудовым показался бинокль.

– Значит, все! Не видать старшего брата! – и он навзрыд заплакал, роняя слезы на ступеньки крыльца. В катухе снова завыли собаки. Они начали выть еще в начале апреля. Петр стегал их кнутом, матерился, но собаки не унимались. Отец Даниил, как-то проходя мимо, спросил:

– А что это они частенько подвывают? Не случилось ли чего с Киприяном? До сих пор никаких вестей.

– А какие вести, отец Даниил? Распутица! Будем ждать первый пароход, авось явятся! – ответил Петр Михайлович. – А воют по Акиму. Видать, соскучились.

Петр Михайлович отправил Сашку за дедом Даниилом и бабушкою Аграфеной. Вскоре все собрались за большим столом. Аким стоял и подробно рассказывал, как случилась авария.

– Ни я, ни форейтор не смогли сдержать коней. Направо был свороток, а слева – круча, внизу Енисей.

Авдотья Васильевна зажгла поминальные свечи и поставила в красном углу перед образами.

Сначала сидели и молчали, больше ни о чем не спрашивали у Акима. Лишь Иннокентий трогал за руку батрака и спрашивал:

– Дядя Аким! А где же мама?

Убийца сидел за столом и не знал, что ответить малышу, а рядом плакал все понявший Сашка.

Плакали все, кроме Петра Михайловича и Кеши. Первый так и не мог поверить, что нет родных, а второй – просто не понимал значение слова «смерть». Отец Даниил не плакал, а рыдал. Ему до боли было жаль свою кровинушку Екатерину и зятя. Но еще больше – двух оставшихся внуков-сирот. Он с недоверием отнесся к рассказу Акима.

– А почему, дурья твоя башка, не взял с собою кучера? Ты пятнадцать лет вожжи в руках не держал, а заказал шестерик, когда можно было и на тройке доехать!

– Торопились! Думали, вдруг сестру живой не застанем! – врал Аким.

– А где деньги, которые Киприян брал в дорогу? – опять спросил священник.

– Откуда я знаю, сколько он их брал и куда прятал? – вытаращил Аким глаза. – Там вдребезги разлетелась кибитка, разметало куски по косогору, кое-что улетело прямо в Енисей. Вы думаете, я их забрал?

– А где часы Киприяна с золотой цепочкой?

– Вам легко меня обвинять, а такое горе самому пережить да людей похоронить – не каждому под силу.

Сашка сидел и понимал: дотошный дед пытается выяснить, кто же виноват в гибели отца и матери, и не получает ясных ответов. Он следил за плутоватыми глазами Акима, и уже детским умом прозревал: батрак увиливает от ответов или попросту врет.

Петр Михайлович сидел за столом и молчал, поглядывая то на Акима, то на свою жену Когда собравшиеся наплакались, помянули добрым словом убиенных, он сказал:

– О мальчишках не беспокойтесь! Они будут жить в своей половине, а все остальное – я возьму на себя!

– Нет, дядя Петя! Мы будем жить отдельно! – весомо произнес Сашка. – Тебя же мой тятя поставил на ноги. Так и я поставлю Кешу.

– Сашок, угомонись! Теперь я здесь хозяин! И буду отвечать за хозяйство отца и за вас двоих, пока не вырастете.

– С вами мы жить не собираемся. И к деду я не пойду. Наша половина дома так и остается за мной и Кешей! – твердил неугомонный племянник.

У Петра Михайловича от злости заходили желваки. Ему хотелось съездить племяша за его напористую мальчишечью самоуверенность. Но он сдержался и лишь погрозил пальцем.

– Помолчи, сосунок! Тут взрослые бают!

Отец Даниил перекрестился и достал из-под сутаны свиток бумаг, скрепленных печатью Киприяна Михайловича Сотникова. Вскрыл сургучную печать. Надел очки и начал медленно читать:

– Завещание купца Енисейской временной второй гильдии Киприяна Михайловича Сотникова на случай моей внезапной смерти от 20 мая 1871 года.

Отец Даниил снял очки:

– Это он писал накануне своего пятидесятилетия.

Киприян Михайлович завещал брату Петру половину движимого и недвижимого имущества, а остальное – Екатерине и двум сыновьям, Александру и Иннокентию. В его складочном магазине стояли два сундука с подарками для сыновей. Завещание заверил губернский нотариус.

– Петр Михайлович и Александр Киприянович, делите все пополам, делите все по совести, как завещал Киприян. А коль Александр пока несовершеннолетний, то его отец просил стать опекуном своих детей Юрлова Степана Петровича. Позовите завтра опекуна и начинайте дележ, – посоветовал отец Даниил. – А ты, Сашок, успокойся. Делай, как завещал отец. А с дядей Петей меньше ссорься. Вам долго придется жить под одной крышей.