– Я же объясняла тебе: ни к чему хорошему это не привело бы.

– Тогда – пожалуй. Наверное, в вас обоих слишком много от Уинслоу. А вот сейчас… говори что хочешь, но стороннему наблюдателю виднее. Я по-прежнему считаю, что лучшего исхода и желать нечего. Для фермы, для Коннора, да и для тебя тоже. Не рождалось еще на свет женщины, способной обойтись без мужа! Чего стоишь да улыбаешься? А ну иди сюда, детка.

Я подошла и встала перед ним. Дедушка протянул руку, коснулся моей щеки. Ладонь была прохладная, сухая и легонькая, точно лист.

– Я так рад, что ты вернулась. Даже и мысли не держи, будто ты перестала быть моей любимицей, потому что это неправда.

– Я всегда говорила, что ты несправедлив к людям.

– Я оставил тебе денег, – проворчал он. – И Жюли тоже, кругленькую сумму. Просто хотел, чтобы ты знала.

– Дедушка, я…

– Все уже улажено. Так что от благодарностей и возражений прошу избавить. Я поступил так, как счел справедливым, что бы уж ты там обо мне ни говорила. Сейчас расскажу, что к чему. Ежели продраться сквозь хитросплетения всей этой юридической чепухи, то суть вот какова: Уайтскар отходит к Коннору, включая дом, имущество, инвентарь, участок. Я так полагаю, этот пункт ты оспаривать не станешь? Или Жюли?

– Нет.

Усмешка.

– Все равно не удалось бы. Исаак все изложил на этом своем юридическом жаргоне, с указанием причин. Похоже, нужно очень постараться, чтобы впоследствии не сказали, будто ты составлял завещание, повредившись в уме. Так вот оно, черным по белому: Уайтскар отходит к Коннору в знак благодарности за его «самоотверженный труд», до сих пор не получивший от меня «адекватной компенсации». Справедливо, что и говорить. Словом, вот так. Теперь переходим к компенсации для тебя.

– Для меня? Но что я такого сделала, кроме как сбежала из дома?

– Компенсация за потерю Уайтскара. Ферма должна была отойти к тебе, а досталась Коннору через твою голову.

– Ox…

Я безнадежно ждала продолжения.

– Деньги, – повторил дедушка, опираясь рукой о стол. Старик глянул на меня из-под седых бровей – бледное подобие прежнего живого взгляда, и все-таки явственно узнаваемое. – Их я поделил на три части. Треть отойдет к Жюли, прямо сейчас. На большее она никогда и не рассчитывала; не думаю, что она повздорит с Коном из-за Уайтскара. Если Жюли выйдет замуж за этого своего парня, обеспечена она окажется весьма недурно. Остальные две трети я оформил как доверительную собственность, гарантирующую тебе пожизненный доход.

– Доверительную собственность?

– Да, так. Мы с Исааком все устроили наилучшим образом. Я хочу возместить тебе потерю Уайтскара и обеспечить тебе устроенное будущее. Но я не хочу, чтобы деньги так сразу и ушли с земли. Ты, помнится, говорила, что после моей смерти здесь не останешься? Так что деньги обращены для тебя в пожизненную доверительную собственность. После твоей смерти они переходят к Кону или его наследникам, полностью и абсолютно. С другой стороны, если Коннор умрет раньше тебя, не оставив потомства, тогда Уайтскар твой и деньги тоже, полностью и абсолютно. Я так понимаю, если его не станет, ты ведь приглядишь за фермой?.. Ну вот и умница. – Рука его качнулась вверх. – Нет, подожди. Я еще не закончил. Осталось последнее. Если ты выйдешь замуж за Коннора…

– Дедушка…

– Если ты выйдешь замуж за Коннора и поселишься в Уайтскаре, деньги достаются тебе, полностью и абсолютно. Это ясно?

– Д-да.

Ясно было одно: старик твердо вознамерился привязать деньги к Уайтскару, а по возможности и меня вместе с ними – к Кону. Вот оно – под дулом ружья перед алтарем. Я ошеломленно пыталась представить себе возможные последствия услышанного.

– Но… Две трети мне и одна треть Жюли? А как же Кон? Если я не… то есть я хочу сказать…

Я сбилась и окончательно умолкла. Настаивать бессмысленно; пусть старик живет иллюзией.

– Я и ему кое-что оставил, и Лизе тоже.

– Но, дедушка…

– Милая моя девочка, – раздраженно оборвал он, – можно подумать, будто ты пытаешься избавиться от последнего пенни в пользу Коннора! Ты что, с ума сошла? Если ферма переходит к нему, минуя тебя и Жюли, вряд ли он вправе ожидать большего! Да, Кону придется непросто, начальный-то капитал невелик, но в его руках будут все ликвидные активы, так что как-нибудь справится!

Дедушка умолк, с трудом пытаясь отдышаться. Я вдруг заметила, как тяжело он опирается на руку. Старик неловко извлек из нагрудного кармана платок и промокнул губы.

– Кон – славный паренек, умница, работы не боится, а землица тут плодородная. Думаю, все вышло по справедливости, в общем и целом.

– Ну конечно, милый дедушка! Еще как по справедливости! А теперь давай-ка об этом не думать; дело сделано, так и забудем о нем, и ты тоже забудь. – Я усмехнулась. – Вот только прижизненных некрологов нам не хватало!

Дедушка потрепал меня по щеке.

– Милая детка, – проговорил он и поспешно вышел из комнаты.

Я так никогда и не узнаю, какого напряжения воли это стоило Кону, но к ланчу он не явился. Адвокат уехал сразу от стола, а дедушка пошел вздремнуть. Я обещала Лизе съездить в Беллингем и кое-чего подкупить. Она уже взялась за приготовления к ужину, но от моей помощи решительно отказалась.

– Потому что я эгоистка: обожаю праздники, – просто объяснила она, – а вы накройте на стол, если хотите.

Я рассмеялась:

– Хорошо, спорить не буду. Если можно отведать вашей стряпни, не отрабатывая трудовую повинность, так меня это вполне устроит.

– О, за вами мытье посуды, – безмятежно отозвалась Лиза и с затаенным злорадством, то и дело прорывающимся на поверхность, добавила: – А Жюли вам поможет.

Покупки много времени не заняли, так что я успела на четырехчасовой автобус из Беллингема, который и довез меня до проселка на Уайтскар. Я кое-как подхватила громоздкую кипу свертков и пакетов и двинулась по холму вниз.

Добравшись до заброшенной каменоломни, где в первый день я оставила багаж, я увидела машину – старый автомобильчик, ослепительно сверкающий на солнце избытком хрома. Автомобиль Дональда.

Я пробралась к изрытому устью выработки. Там обнаружился и сам Дональд: с трубкой в зубах, засунув руки поглубже в карманы брюк, откинув голову, он сосредоточенно изучал высокую скалу позади каменоломни. Песочного цвета камень, потемневший от ветров и дождей, тут и там испещрили красноватые прожилки железа. Огромный карьер, глубокий и узкий, состоял из нескольких смежных секций, отделенных друг от друга неровными стенами камня. Вершины утесов венчал лес; кучно растущие деревья разбросали семена куда придется, так что каждый выступ и каждый каменный завал укрыла зеленая поросль, наперстянка и куманика затянули дно карьера по краям, а над ними раскинули золоченые гофрированные кроны молодые дубки. С тех пор как здесь добывали камень, минул, должно быть, не один десяток лет.