С этими словами он взял своего товарища и начальника за руку и развернул лицом к Кадишон.

– Латур! – воскликнула она. – Ты негодяй и трус. Я объявляю тебе войну. Ты шпик. Можно быть полицейским агентом, но при этом в душе оставаться добрым человеком. Ты же только что продемонстрировал всю свою свирепую жестокость.

– Эге! – сказал Жак. – Да это не речь, а целая проповедь.

– Кто заставлял тебя преследовать человека, к которому ты лично не питаешь никакой ненависти? Военные действительно приговорили его к смертной казни, но в глазах всех остальных он невиновен! Как бы там ни было, он совершил лишь незначительный проступок. Но Жана-Мари спасают. Этому радуется весь Бордо, даже солдаты. И только ты переодеваешься, хитростью выведываешь у подвыпивших скотобойцев их секрет…

– Вот тут она попала в самую точку, – заметил Жак.

– … И являешься сюда, чтобы убить этого несчастного, который сегодня уже один раз избежал смерти. Знаешь, твой поступок ужасен, и если рассказать о нем разбойникам и бандитам, то даже они поразятся до глубины души. Латур, я примчалась сюда потому что меня вовремя предупредили. И ты видишь, что Кадишон вновь, уже второй раз за день, спасла Жана-Мари. Даже не пытайся его у меня отнять. Теперь я тебя знаю. Если будешь вести себя смирно, тебе нечего будет меня опасаться. Но если будешь упорствовать в попытках схватить его, то тебе придется столкнуться с женщиной, которая пойдет на все, чтобы спасти своего любимого.

– Уже не говоря о том, что ее возлюбленный и сам довольно ловко обращается с ножом, – сказал Жак.

– Я тебя предупредила! – добавила Кадишон.

– Пустомеля! – проворчал Латур, глаза которого стали болеть немного меньше.

– Что же до вас, господин… – добавила она, обратившись ко второму полицейскому.

– Не называйте меня господином.

– Вам я хочу сказать нечто совершенно противоположное. Я не знаю, какие вами движут мотивы…

– Все дело в том, что я оригинал.

– Оригинал?

– Да. Пройдет совсем немного времени – и это слово будет пользоваться огромным успехом.

– В конечном счете, – сказал Жан-Мари, – независимо от ваших резонов, вы вели себя как честный человек. Во-первых, потому что отказались наброситься на меня вдвоем с Латуром, а во-вторых, потому что спасли мне жизнь, помешав нанести удар в спину, за что я вас искренне благодарю.

– Не за что.

– Почему? Очень даже есть за что.

– Неужели вы поступили бы иначе?

– Но я же не…

– Не служите в полиции? Говорите, не стесняйтесь. Я полицейский, но при этом сохраняю свою независимость, не более того. Так что не благодарите меня.

– Напротив, я хочу выразить вам свою признательность.

– Ну хорошо, – философски ответил Жак, – выражайте.

– Кроме того, позвольте мне…

– Что еще?

– Пожать вашу руку.

– В самом деле? – расплылся в радостной улыбке Жак.

– Прошу вас.

– Ах! Не ожидал, что вы доставите мне такое удовольствие.

– Неужели вы думали, что я не буду питать к вам признательности?

– Признательность! Прекрасное слово, которым злоупотребляют со времен Сотворения мира.

– В моих устах, сударь, это не пустой звук.

– Тем лучше! В таком случае я не жалею, что спас вам жизнь, ведь если вы способны питать признательность, то можете по праву считать себя редким человеком.

– Итак, вашу руку?

– Не возражаю.

И двое мужчин обменялись крепким рукопожатием.

Неожиданно с той стороны, где недавно зашло солнце, донесся шум, напоминавший топот копыт кавалерии.

– Поторопитесь, дети мои, вам пора! – сказал Жак. – Это жандармы.

– Пойдем, Жан-Мари! – молвила Кадишон.

– До свидания, сударь, – произнес, в свою очередь, гренадер. – Даст Бог, в один прекрасный день я отплачу вам за то добро, которое вы для меня сделали!

– Мне бы этого не хотелось, ведь тем самым вы поставили бы меня в крайне затруднительное положение. – ответил Жак. – Дьявольщина! Вы выбрали не самый удачный момент для болтовни. Вас вот-вот схватят жандармы.

Не успел Жак договорить, как его собеседники исчезли за стеной, как по волшебству.

– Эге! – сказал Жак. – Эта стена устроена самым восхитительным образом. Но вот они уже в безопасности, а это сейчас главнее всего.

– Как ты оказался в полиции? – спросил Латур, чьи глаза еще продолжали сильно болеть.

– Ты чересчур любопытен, друг мой Латур. Теперь, когда боль немного отпустила, тебе лучше промыть глаза чистой водой.

– Но для этого нужно…

– Хочешь сказать, что тебе нужен поводырь?

– Да.

– А я на что? Я же твое провидение!

– Провидение!

– Ну конечно.

– Мерзавец!

– Если бы тебе в глаза не сыпанули табаку, я бы заставил тебя проглотить это слово вместе с языком.

– Неужели!

Жак нагнулся и зачерпнул из соседней болотной ямы воды.

– На, – сказал он, – промой свои зенки. И не забывай, что я не только помешал тебе убить этого человека или вновь предать его казни, но и спас тебе жизнь, не дав его возлюбленной тебя зарезать.

– Да, конечно. Я этого не забуду. Директор полиции тоже.

– А ведь я был прав, – философски заключил Жак, – что не верил в человеческую признательность!

– Да ты у нас настоящий мудрец!

– Я просто бедолага, который вступил в почетные ряды полицейских, потому что умирал с голода, а еще потому, что у меня были покровители.

– Покровители? У тебя?

– Да, и весьма влиятельные.

– Вот как? Это что-то новое.

– Стоит человеку добиться некоторого успеха, как он тут же начинает считать себя орлом. Да, я пользуюсь протекцией и призываю тебя сто раз подумать перед тем, как что-то против меня предпринимать, – это может обойтись тебе намного дороже, чем мне.

– Ты мне угрожаешь?

– Ну что ты, мой дорогой Латур, вовсе нет. Если бы я хотел, то избавился бы от тебя в мгновение ока. Ты сейчас не в состоянии противостоять кому бы то ни было, и уж тем более мне. Эх, парни! Вы с Жозефом строили из себя больших умников, но так и не смогли ничего добиться. Одного погрызла псина, что унизительно, другого одолела женщина, что еще неприятнее. Позволю заметить, что вот уже целый час не я тебе угрожаю, а ты мне. И если бы я был скроен из того же теста, что и ты, то без труда от тебя избавился бы и ни одна живая душа не смогла бы упрекнуть меня в твоей смерти, ведь доказать, что ты был убит в схватке с гренадером, не составило бы никакого труда.