– В чем же тогда заключается мотив твоего странного поведения?

– Ты все равно не поймешь.

– Считаешь меня таким идиотом?

– Нет, но это выходит за рамки твоего понимания.

– Что ты говоришь!

– Хотя мне, могу вполне это сказать, от этого ни холодно, ни жарко.

– Может, все же объяснишься?

– Видишь ли, мон шер, у меня есть свои собственные представления о том, какой должна быть полиция.

– У тебя?

– У меня, у кого же еще. Но скажи-ка, у меня такое ощущение, что ты сам считаешь меня круглым дураком.

– Почему?

– По-моему, тот факт, что у меня есть какие-то свои мысли, тебя очень удивил.

Латур хранил молчание.

– И к чему же сводятся эти твои представления о полиции?

– Знаешь, здесь, посреди болота я на эту тему говорить не буду. Но если тебе нужно будет арестовать какого-нибудь ушлого вора или опасного разбойника, шепни мне на ушко и я продемонстрирую тебе, как следует избавлять общество от подобных людишек.

– Давай отложим этот разговор до лучших времен.

– Хорошо. Только не думай, что сможешь меня одурачить. Гордыня не позволяет тебе признать, что я могу оказаться искуснее тебя, поэтому ты всегда будешь действовать втихаря. Впрочем, мне все равно, можешь держать свои сведения при себе, я и сам найду твоих злодеев. Так, теперь будь осторожен, жандармы на подходе.

– Эй! Ажюдан![24] Сюда!

– Вы нашли беглеца? – спросил командир жандармов.

– Мы его видели, – ответил Жак.

– Где?

– Здесь, на этом месте.

– В самом деле?

– Да. Мы вступили с ним в схватку.

– Чем же она закончилась?

– Один из наших при смерти.

– Как!

– Огромный пес почти сожрал его живьем. А это господин Латур, мой коллега и начальник. Он был не в состоянии что-либо сделать, потому что некий неизвестный персонаж насыпал ему в глаза табаку.

– Он что, с цепи сорвался, этот Жан-Мари?

– Если бы не я, – добавил Жак, – господин Латур бы погиб.

Это заявление подчиненного Латур сопроводил невнятным бормотанием, не означавшим ни да, ни нет.

– И куда этот гренадер подевался?

– Он побежал вон туда, по направлению к аллее Сен-Жан.

– Не может быть! – закричал аджюдан. – Неужели он настолько дерзок, что намеревается вернуться в город?

– На мой взгляд, это очень даже неглупо.

– Вы полагаете?

– Конечно, черт меня подери! Насколько мне известно, все заставы тщательно охраняются?

– Верно.

– Поэтому, чтобы оказаться за городом, Жану-Мари пришлось бы пристукнуть парочку жандармов.

– Определенно.

– Но где гарантия, что после этого он не окажется в руках каких-нибудь враждебно настроенных крестьян, которые с потрохами сдадут его властям?

– Подобные опасения вполне обоснованны.

– Таким образом, убедившись, что все выходы заблокированы, он решил, что будет благоразумнее затеряться среди стотысячного населения города Бордо, где у него есть преданные друзья – те самые, что спасли его от смерти… Не говоря уже о том, что во всем городе не найдется ни одного человека, который не желал бы его укрыть и спасти еще раз, за исключением разве что полицейских и жандармов.

– И то правда!

– Так оно и есть.

– Значит, вы советуете искать этого гренадера в Бордо?

– Если вы его найдете, то только там, – ответил полицейский с улыбкой, которую командир жандармов в ночи не увидел.

– Значит, предпринятые меры положительного результата не дали?

– Пока нет.

– Я имею в виду здесь, в этой части города?

– Если вы об этом, то да, не дали.

– Что ж, я отдаю своим людям приказ разворачиваться и возвращаться в казармы.

Вдруг в ночи раздался какой-то шум, будто кто-то полз в траве. Этот необычный звук сопровождался хрипом.

– Что за чертовщина? – спросил Жак, склоняясь к земле.

– Аджюдан! – послышался слабый голос. – Аджюдан!

– В чем дело? – спросил тот.

Слова его прозвучали неуверенно, ведь в этот поздний ночной час, во тьме, окружающей наших трех персонажей, голос, донесшийся до его слуха, прозвучал поистине пугающе.

Остальные жандармы стояли в сорока шагах в стороне.

– Аджюдан, – произнес голос, – наклонитесь.

– Зачем?

– Иначе вы меня не услышите. Я ранен.

– Ранен?

– Да. И, по всей видимости, вот-вот умру.

– Эге! – воскликнул Жак. – Это же наш бедолага Жозеф. Он взывает к жалости. Надо же, у него хватило мужества приползти аж сюда.

– Когда опасность миновала, ты становишься болтлив, – ответил ему Жозеф.

– Аджюдан, выслушайте Жозефа, он хочет что-то сказать.

Унтер-офицер нагнулся и стал внимательно слушать.

– Эти два человека – предатели, – произнес Жозеф, обращаясь к нему, – они отпустили беглеца.

– Да? Вы в этом уверены?

– Да. Но в первую очередь его спас вот этот! – добавил Жозеф, показывая на Жака.

– Значит, ты все видел? – спросил Латур.

– Да.

– И слышал все, что здесь было сказано?

– Нет.

– Тогда какого черта понапрасну воздух колыхать?

– Я думаю, вы сговорились с мясниками.

– Не обращайте внимания, аджюдан, этот человек бредит. Это ему бульдог искусал все ляжки и вырвал клок из живота.

– Нет-нет, с головой у меня полный порядок, – более твердым голосом сказал Жозеф.

– Как бы там ни было, – проворчал жандарм, – вы, должно быть, большая каналья.

– Но почему? – изумился полицейский, который, подобно многим коллегам, нашел в этой работе свое призвание и, не имея понятия о том, что такое долг, даже не понимал, сколь омерзительно его поведение.

– Почему? – переспросил аджюдан. – Если вы нуждаетесь в объяснениях, то я лишь напрасно потеряю время.

– Но вы арестуете этих двух полицейских?

– Я?

– Да, вы. Говорю же вам, они пособники бандитов.

– Э-э-э… – озадаченно протянул аджюдан, державшийся за свое место и по опыту знавший, что в те времена донос полицейского агента обладал особым весом в глазах чиновников, ответственных за принятие решений.