— Зачем? Тут уж ничего не поделаешь!

— Но мы немедленно приняли бы все необходимые меры предосторожности…

Мэтр Жонас недоумевающее посмотрел на нее:

— Предосторожности?

— Но… о чем вы говорите? — воскликнула Анжелика.

— Об отце иезуите, черт побери!

Анжелика нервно рассмеялась.

— Мне еще вчера вечером подумалось, уж не иезуит ли он, — зашептала госпожа Жонас. — В этом бородаче меня сразу что-то насторожило, хотя он был такой же замерзший и несчастный, как и все остальные. Но сегодня утром, когда я увидела, как он вошел в залу, весь темный с головы до пят, в черной сутане, в этом своем воротнике, с крестом, я чуть было не грохнулась в обморок. Меня до сих пор трясет…

— У нас случилось нечто пострашнее, чем появление отца иезуита, — печально проговорила Анжелика.

И она все рассказала им.

Изоляция — вот самое лучшее средство, чтобы не заразиться. А потому, пока не будет нового распоряжения, супруги Жонас и Эльвира останутся в своей комнате вместе с детьми. Им принесут провизию, и они сами будут готовить для себя и для детей. На воздух они будут выходить прямо из комнаты, через окно. Снегу, слава богу, навалило достаточно, в уровень с окнами, и это не составит труда. Благодаря таким предосторожностям они, быть может, избегнут ужасного бедствия.

Вернувшись в залу, Анжелика заметила, что несколько мужчин столпились в глубине залы, около чьей-то постели.

Она подошла ближе и увидела на подушке покрытое красными пятнами лицо графа де Ломени, уже погруженного в беспамятство.

Один из гуронов умер вечером того же дня, надлежаще причащенный и соборованный отцом Массера.

— Ну что ж, — узнав эту новость, сказал Никола Перро, — по крайней мере мы не останемся без последнего напутствия церкви. Такое выпадает не каждому из тех, кто умирает в Америке зимой в глуши лесов.

Графа де Ломени перенесли в кладовую, поставили туда железную жаровню, набитую раскаленными углями, да и дверь в залу оставили открытой.

Чтобы не допустить пожара, самого ужасного зимнего бедствия в этих местах, у постели больного постоянно придется кому-нибудь сидеть. Впрочем, это необходимо еще и потому, что больной все время мечется, порываясь вскочить. Нужно поить его, обтирать ему виски, без конца укрывать. Анжелика взяла себе в помощь Кловиса. Нельзя сказать, что овернец горел желанием выполнять обязанности сиделки, но он один из всех переболел оспой и, следовательно, один мог приближаться к больному, не подвергая себя опасности.

Ухаживая в этот день за несчастным графом, состояние которого требовало неусыпного внимания, Анжелика, помимо прочих мер предосторожности, надевала еще и свои кожаные перчатки, подаренные ей накануне, хотя и не была вполне уверена, что все это спасет ее от заражения. Уходя, она оставляла перчатки у изголовья больного и снова надевала их, когда возвращалась.

Остаток дня она провела у своего очага, кипятя в неимоверных количествах воду и перебирая свои запасы корней и лекарственных трав.

Кроме того, что она ухаживала за больным, ей еще пришлось взвалить на свои плечи обязанности госпожи Жонас и Эльвиры. Увидев это, граф де Пейрак приставил ей в помощь двоих мужчин. Сам он, как обычно, работал в мастерской, но несколько раз за день подходил к постели графа де Ломени и заглядывал в вигвам Элуа Маколле. Старик отнесся к событиям весьма философски: он сидел около своих больных, покуривая трубку за трубкой и осушая стакан за стаканом.

Именно граф де Пейрак, вернувшись в сопровождении отца иезуита после своего последнего вечернего обхода, объявил всем о смерти первого гурона.

Это произошло как раз перед самым ужином. Все уселись за стол, но хозяевам Вапассу кусок не шел в горло. Каждый выискивал на лице другого приметы приговора, который рано или поздно свершится. И прежде всего, естественно, с подозрением вглядывались в лица троих пришельцев — отца иезуита, барона д'Арребу и долговязого молодого человека, который раскрывал рот только ради того, чтобы отправить туда очередной кусок. Однако, отметив, что гости едят с завидным аппетитом — а ведь по логике вещей они должны бы были заразиться первыми, — все немного успокоились.

Вспомнили, что в странах Ближнего Востока, чтобы предохранить себя от заболевания оспой, натирают ранку, специально сделанную зазубренным кончиком ножа или бритвы, еще свежей пустулой выздоравливающего больного. Некоторые из переболевших оспой даже извлекают из этого выгоду — они не дают заживать нескольким пустулам и годами бродят из города в город, за деньги предлагая людям это спасительное соприкосновение.

Но здесь, в Вапассу, у них не было возможности уберечь себя от заражения таким способом. Овернец Кловис — единственный среди них, кто переболел оспой, но это было давно, и пустулы уже отпали, а гурон умер еще до того, как они у него появились. Не везет!..

Все эти разговоры за столом окончательно отбили у Анжелики аппетит, и она с трудом заставила себя проглотить несколько ложек.

Как всегда случается в такие моменты, когда взрослые поглощены своими тревогами, дети почувствовали себя свободными и, как водится, предались недозволенным забавам.

Все вдруг услышали душераздирающий крик, донесшийся из комнаты супругов Жонас, и Анжелика, первой вбежавшая туда, увидела рыдающую Эльвиру и онемевших от внезапного испуга супругов Жонас. Они в оцепенении смотрели на что-то в углу или, скорее, на кого-то, кого Анжелика узнала не сразу.

Это была Онорина.

Воспользовавшись чудом, благодаря которому внимание взрослых было отвлечено от нее, она решила сделать себе прическу, как у ирокезов, и подбила маленького Тома помочь ей.

Это была совсем нелегкая работа, и, хотя они усердно то по очереди, то одновременно орудовали ножницами и бритвой, им потребовался добрый час, пока тяжелые волосы Онорины не упали на пол и только на темени осталась бережно сохраненная единственная прядь — гребень славы.

В тот момент, когда Эльвира, обеспокоенная их подозрительно долгим молчанием, заглянула в угол, где они притаились, они как раз пытались разглядеть результаты своих усилий, склонившись над куском отполированной стали, который служил им зеркалом.

От крика Эльвиры, скорбных восклицаний супругов Жонас и вторжения Анжелики они замерли в своем углу, съежившись и вытаращив глазенки. Они были озадачены бурной реакцией взрослых, но отнюдь не убеждены в том, что сделали глупость.

— Мы еще не кончили, — сказал Тома. — Сейчас я прикреплю перья.

Анжелика буквально повалилась на скамью. Ее душил неудержимый смех. Круглая мордочка Онорины, увенчанная этим стоящим торчком красным гребнем, и впрямь выглядела очень комично.

Правда, в ее смехе слышалась нервозность, но как иначе могла она отнестись к этому? Бывают дни, когда демоны, кажется, получают особые права лишать покоя людей. И если поддаться им, они возьмут господство над вами и доведут вас до безумия.