– Теперь у нас грешить разрешено, – ворчал Абра-Кадабрыч и повторял свой странный каламбур: – Разгрешено! Разгрешено!..

Самонадеянная кокотка Луза, одетая ярко и даже вульгарно – и точно так же раскрашенная – сначала приходила только днём, но вскоре уже оставалась и на ночь. И тогда стены дома начинали содрогаться от вулканической силы любви и полоумной страсти. Это были яростные ночи, испепеляющие, опустошающие. Какое-то время Король ещё помнил то, что когда-то Бальзак говорил Дюма-сыну: за ночь любви мы растрачиваем полтома. А потом будто дьявол в него вселился. Какие там полтома! В мусорную корзину по ночам выбрасывались целые тома, из которых можно было бы составить собрание сочинений…

В первую ночь, когда она осталась в кабинете и кричала, как недорезанная, старый слуга по наивности громко постучался в дверь.

– У вас там всё в порядке?

Сначала никто не ответил, а затем будто кувалдой по голове:

– Пошёл отсюда! – в бешенстве заорал Король. – Старый козёл!

За дверью послышался хохоток, и что-то упало, стеклянно разбрызгиваясь.

Слуга покраснел и поспешно удалился к себе – в тесную и тёмную каморку. Но и там, вдалеке, было слышно ритмичное, весёлое безумие любви, которое свершалось то прямо на столе, среди бумаг, то на полу и даже в кресле, окантованном золотыми гвоздиками.

«Как живёшь, так и пишешь!» – снова и снова убеждался Старик-Черновик, читая свежие рукописи.

Литературные дети Короля Мистимира, рождённые от кокотки Лузы, отличались цинизмом, грубостью, они были уверены в своей безнаказанности, спокойно шли по трупам и говорили, что деньги не пахнут. И постепенно, сам того не желая, Король Мистимир, властелин мистического мира, перестал быть таковым. Он превратился в печального пленника, жалкого заложника своих героев, а точнее говоря, своих читателей, на поводу у которых согласился идти. Добившись славы, закарабкавшись на Олимп, довольно сомнительный, правда, он хотел там удержаться во что бы то ни стало. И в этом ему помогала продажная критика – газеты и журналы, изданные в одном или в двух экземплярах. Ну и, конечно, помогала кокотка Луза. Однажды ночью она вдруг сказала:

– Тебе надо обязательно ехать в Калифорнию. Ты – гений. А в Калифорнии имеется банк спермы, – она говорила так спокойно, точно разговор касался зернохранилища или погреба. – Тебе, дорогой, надо позаботиться о том, чтобы на земле осталось гениальное потомство.

– Банк? – Он ухмыльнулся. – Не могу представить, как я там буду сдавать свою наличность.

– А как мочу сдают? Кровь или кал на нализы. И опять он ухмыльнулся, глядя в потолок.

– Писатель беседует с Музой! Послушал бы кто-нибудь. Только я не пойму, а зачем Калифорния? Ты почему не родишь?

– Врачи сказали, что не получится. У меня проблемы по женской части. – Кокотка закурила, пуская струйку дыма в сторону. – А с твоими деньгами, кха-кха… Давно бы нашёл суррогатную мать.

– Кого? Какую мать?

– Суррогатную. Ты что, впервые слышишь? Отстал от жизни. – Кокотка затянулась так, что щёки ввалились. – Ты всё пишешь, пишешь, а жизнь тем временем проходит мимо. Я же неспроста сказала про банк в Калифорнии. Сперма там хранится в замороженном виде. Если кому-то захочется иметь ребёнка – находят суррогатную мамку. Так что и ты себе можешь найти. За это удовольствие, между прочим, платят весьма прилично.

– Кому? Кто платит? Я что-то запутался.

– Платит тот, кто музыку заказывает. Суррогатная мамка стоит примерно столько же, сколько сегодня стоит однокомнатная квартира в центре Стольнограда. Главное, чтоб резус-фактор совпадал. И всё – без проблем. А за границей, там любая женщина за три тысячи долларов может родить ребёнка от какой-нибудь известной, одарённой личности. Такой как ты, к примеру.

Самовлюблённо разулыбавшись, Мистимир лениво поднялся.

– Тебе винца плеснуть?

– Валяй. – Она протянула бокал в виде человеческого черепа.

– Ну, так что? – спросил он, звонко чокаясь таким же черепком-бокалом. – В Калифорнию? Или куда?

– Куда прикажите. – Глаза её, похожие на тёмно-масляные оладышки, будто заискрились капельками масла. – Я в полной вашей власти, мой повелитель.

– Ой, лиса. Мышкуешь? – Он хохотнул, опять ощущая желание повалить эту лису и ободрать до живого мяса – спина у Лузы иногда до крови обдиралась на полу, где разгоралась битва за любовь.

Так проходили ночи, а с утра опять была работа, но однажды перед рассветом в кабинете стало как-то слишком тихо, подозрительно тихо, ничто не скрипело, никто не визжал. Слуга не знал, что и думать. Как будто они померли от безумной страсти, эти два бесстыжих дьявольских создания. Старик-Черновик размеренно, как часовой походил туда-сюда около двери, нервно поправляя на плече золотое перо величиной с карабин.

«Постучать? – засомневался. – Дак по мордасам можно схлопотать!»

Время шло, рассвет уже вовсю ломился в окна яркими лучами. Тревога возрастала, и Абрам Арапыч отважился тихонько торкнуться. Но никто не ответил. Он подёргал дверь – не открывается. Закрыто изнутри. Старик заторопился, уходя в свою комнату, где была связка запасных ключей. Руки дрожали, когда открывал – дурное предчувствие охватило.

В кабинете, куда он вошёл с громко бьющимся сердцем, было тихо и пусто. Райские лотосы лежали на дорогом инкрустированном подносе – засохшая горка. Старинный штоф зеленоватого стекла мерцал на рукописи – внутри посудины жужжала муха. На столах, на кресле, на полу – везде разбросаны причиндалы кокотки Лузы, помятые, изодранные в клочья в порыве сластолюбия. «Орден золотого беса», – литературный знак доблести, недавно вошедший в моду, был разбросан по полу. Заготовка лунного листа, самая ценная бумага для сочинителя, была исписана такими скабрезностями – глаза на лоб едва не повылезли.

«А где же они сами?» – удивился Оруженосец, заглядывая под стол, под диван. Под ногами что-то заскрипело и старик подскочил, будто на змеюку напоролся. «Орден золотого беса» под ногой раскрошился; золотые крупинки, покинув раздавленные гнёздышки на ордене, букашками по полу побежали и вдруг – что за чёрт? – стали превращаться в каких-то ядовитых жуков и червяков, которые стальными сверлами буравили паркет и уползали.

«Ты гляди, что творится! – Абра-Кадабрыч передёрнул плечами. – Этот клятый морден за границей вручали только самым продажным писательским мордам, которые совсем уже иссволочились. Теперь и тут вручают тем, кто перед бесом выслужился!» Притащив сырую тряпку, слуга вытер следы раздавленного «мордена» и задумался на предмет исчезновения хозяина. Где его теперь искать? Походив по кабинету, Оруженосец догадался – заглянул за шторку.

– Ну, так и есть, – пробормотал, хватаясь за голову. – Упорхнули голубки.

Боковая дверь за шторкой приоткрыта – чёрный ход, уводящий к вертолётной площадке.

2

Сказочно богатым человеком стал Король Мистимир, обзавёлся личным самолётом, вертолётом, подводною лодкой; белый пароход и чёрный паровоз, и ещё, черт знает, какие дорогие игрушки имелись в его распоряжении. И дорогая личная охрана за ним присматривала. Гоняя по белому свету – по земле, по воде и по воздуху – Король Мистимир нигде не мог найти покоя. Телеса его давненько пресытились, а душа – до конца ещё не погубленная – обжигала нутро, беспокоила, гнала туда, сам не знаю куда.