– Помолчи, а то я осерчаю – лишнюю дырку сделаю в тебе.

Безо всякой дуэли.

– В меня уже стреляли. – Старик отмахнулся. – Жгли и топили меня. А я всё живой, невредимый.

Глаза господина Бесцели – кровью налитые глаза вурдалака – несколько секунд непримиримо смотрели на противника, а потом… Он отвернулся, помолчал, похрустывая кулаками, точно разминаясь перед боем.

– О кей! – вдруг примирительно сказал Бесцеля и снова машинально потёр щеку, испачканную помадой. – Я знаю, старик, ты бессмертный. Только ведь и я не пальцем деланный. Так что давай договариваться за круглым столом.

– Из квадратуры круга квадратура друга не получится.

Бесцеля достал три-четыре ключа, болтающихся на кольце от гранаты, сейф открыл и вытащил новую рукопись Мистимира. Бегло прочитал две-три страницы.

– Ну, разве это плохо? А, дедуля?

– Нет, не плохо. Очень плохо.

– Да? – Бесцеля оскалился крупными зубищами коня. – А ты не думаешь о том, что вкус тебя уже того, подводит. Как старую собаку, извини, подводит нюх.

– Я так не считаю, – спокойно сказал Черновик. – Просто у меня всегда была и остаётся своя, индивидуальная экзегеза.

Господин Бесцеля «дупло» разинул так, что сигара на колени чуть не выпала.

– Кого? – Он закашлялся от дыма. – Что у тебя?

– Экзегеза.

Издатель похлопал ресницами, кончики которых были обожжены зажигалкой.

– Экзе…Экзема, что ли?

Старик-Черновик расхохотался – засверкал золотой острый зуб, похожий на перо от самописки.

– Мы ни хрена не знаем, но мы зато – директор. Мы – господин Бесцербер. Нас на кривой кобыле не объедешь, да? – Черновик перестал смеяться и вздохнул. – Экзегеза, да будет известно тебе, – интерпретация текста. А может, ты даже не знаешь, что такое интерпретация? Хотя тебе-то грех не знать. Ты же эти словечки пудами таскаешь сюда из-за моря, из-за горя.

Слегка уязвлённый Бесцеля машинально выхватил оружие и непечатно выругался.

– Слушай ты, арап немытый! Я думал, ты угомонишься, а тебе неймётся? – Толстый Том глазами показал на громоздкий сейф. – Снова начинаешь своевольничать? Я уже несколько раз замечал твои вставки посредине королевского текста.

– Замечательный ты человек. Всё замечаешь, – похвалил Абра-Кадабрыч. – А знаешь ли ты, что все эти вставки ему понравились?

– Ври давай больше. Понравились. – Толстый Том передёрнул затвор. – Короче так. Или ты уходишь подобру-поздорову, или я тебя гоню в три шеи. Вот такая маржа получается.

– Не получится. Шея у меня одна. – Абра-Кадабрыч ухмыльнулся. – Я думаю, что всё-таки тебе придётся уйти. Королей дефективов, королей боевиков и трейлеров теперь полным-полно, ты без работы не останешься. А Златоуст – один. Как говорится, штучное изделие.

Издатель посмотрел на часы.

– Ладно, некогда мне. – Он спрятал оружие и потянулся за рукописью. – Это надо в печать запускать. Здесь такая маржа, что тебе и не снилось.

– Мне уже давно и ничего не снится, поскольку я не сплю три сотни лет. А что касаемо до этих текстов, их сначала надо переписать. Тут воды полно.

– Значит, не сгорит. Значит – нетленная. – Бесцеля подмигнул кровавым глазом. – Ну, пока, дедуля. Не печалься. И перхотью поменьше тряси на рукопись, а то мы веником потом сметаем. Ха-ха. Ху-ху.

Издатель скрылся в боковой двери, через которую в кабинет Мистимира заходили только доверенные лица. И через минуту где-то за стеной неподалёку приглушенно заработал вертолёт – и всё затихло. Только муха под потолком изредка зудела, перелетая с места на место.

«И кокотка Луза, видно, упорхнула с ним, – догадался старик. – Всё правильно. Они даже Королю внушили эту расхожую, дешевенькую мысль: «Вдохновение нас посещает не каждый день. Вдохновение снисходит к нам с небес!»

Чернолик постоял посреди кабинета, посмотрел на обнажённую бабёнку, беззастенчиво развалившуюся на полотне в золочёном багете; потом покосился на другие голые натуры.

«Да пропадите вы пропадом. Рисуйте, что хотите, и печатайте, что в голову взбредёт. Шедевраньё и лживопись кругом. Весь мир сошёл с ума. Ну, что тут сделаешь – один? Хоть бы внучка моя, Музорина, Музочка рядом была! Так ведь нет её, нет, и не знаю, где отыскать…»

Загоревавший старик собрался уйти из кабинета и вдруг заметил два-три ключа на кольце от гранаты – ключи от сейфа Бесцеля забыл на столе.

Сердце вздрогнуло. Взволнованно царапая дремучую бороду, старик постоял над ключами. Нехорошо это было – то, что задумал старик, но случай подвернулся довольно редкий. Сейф Короля Мистимира открывался двойными ключами: верхние замки можно было открыть ключами писателя, а нижние замки – ключами издателя; такая хитрушка придумана была для того, чтобы один без другого не мог обойтись.

Старик на цыпочках пошёл в спальню Короля. Постоял над спящим сочинителем. Руки старика стали подрагивать, когда за ключами полез куда-то в самый дальний угол шифоньера, где висел на вешалке модный лапсердак – так называл он пиджак Мистимира. Связка была увесистая – чуть не брызнула на пол. Азбуковедыч, затаив дыхание, покинул комнату, потом отключил сигнализацию – это сделал круглый электронный чип на связке. Замки заскрежетали, поддаваясь один за другим. Внутри большого сейфа освещение вспыхнуло.

И чего там только не было, в этих бронированных закромах. Ослепительно засверкали заморские призы – золотые статуэтки в таких фривольных позах, какие можно встретить только в пособиях по извращенному сексу. «Орден золотого беса» переливался кровавыми каменьями. Пузырьки с живой водой мерцали. Запасные самописки стояли, как солдаты в строю, – штук десять. Но это богатство интересовало постольку, поскольку. Рукописи, – вот что хотелось ему поскорей посмотреть. На верхотуре двухэтажного отделения хранились какие-то пухлые «папки и мамки» – выражение Абра-Кадабрыча. Тут были заготовки, зарисовки, почеркушки и прочая писательская мутата, которой всегда обрастает любой сочинитель, много лет занимающийся бумагомаранием. Но далеко не каждый сочинитель мог делать то, что делал Король Мистимир.

Раздвоение личности Короля дошло до того, что в последнее время он стал писать как будто украдкой от самого себя. Напишет – и спрячет, куда подальше. Напишет – и спрячет. Старик-Черновик заметил это, и страсть как захотелось почитать. И только сегодня он добрался до разгадки тайны. Король давненько уже скрупулёзно кропал какую-то громоздкую «Поэму странствий». И вот здесь-то, на этих страницах, он как раз и пытался разговаривать с Богом.

1