— Харальд! Встань рядом!

Норманн неторопливо прошествовал к ней, занял место за левым плечом, как телохранитель. Нион стремительно подошла к Пирру:

— Отдай.

Это было греческое слово. Пирр поперхнулся на полуслове. А та протянула ладошку:

— Отдай. — И снова, нетерпеливым звоном: — Отдай.

Патриарху константинопольскому всегда плохо думалось в присутствии крупных ребят с мечами. Иначе, возможно, он сидел бы сейчас в столице. Или в ссылке, более близкой к берегам Босфора, чем эта перевернутая страна. Но время он потянуть попытался

— Ты о чем, дочь моя?

Неслышащий взгляд.

— Ты взял часть богини. Нарушил целостность. Отдай. Иначе… — решительный кивок за плечо. Пирр понял только «Отдай». И жест.

— Не обижай святого отца, — вступился было человек в пледе одного из горных кланов. — А к твоей богине у нас и вовсе неудовольствие имеется…

— Решим потом, — отмахнулась подбородком — и раскаленным добела голосом Пирру: — Отдай!

— Нет, соплюшка, ты выслушаешь сей…

Спокойно брошенное за плечо:

— Убей…

Нион не успела произнести второе слово. Горец, как любой посетитель трактира, оружие отдал на входе. А потому удара мечом не ожидал. Инстинктивно закрылся руками… И рухнул на пол.

Нион — уж точно не Луковка — снова повернулась к Пирру:

— Мешал. Отдай.

— Верну — поспешно обещал Пирр, глядя на бездыханное тело перед собой, — с собой нет. Схожу принесу.

— Мы идем с тобой. — это уже варвар. Койне[11]. Понять можно. Особенно, если очень хочется жить.

Он уже всходил вверх по лестнице и не видел, как друиды склонились над телом. Пожали плечами.

— А ловко, — заметил кузнец, — и крови нет.

— Она пророчица, — заметил седой. — А говорят, что друидов в Камбрии не осталось…

"Тело", постанывая, поднялось на ноги. Харальд, как разумный человек, меч показал. Но ударил кулаком, с левой. Крови и верно не было. Как и претензий за нее.

На деле норманн переаккуратничал. Знал бы, что к крови от удара в Камбрии отношение совсем не то, что в Норвегии, — непременно ударил бы именно мечом. Плашмя. Чтоб рожу в кровь… Но побоялся нарушить местный обычай. А на родине за такое бы убил. И был бы вправе — хульное слово хуже пущенной крови. Но для избежания кровной мести убил бы на поединке. Хольмганг. И уж никак не половинил бы злоязычного на месте.

Между тем «тело» потрогало набухающую шишку и поплелось к стойке. С Кейром разбираться. Тот, впрочем, бухнул на прилавок кружку угольного.

— А не хами, — сказал, — у нас не принято. Нион Вахан при Немайн состоит, а значит, — не удержался, блеснул новым словом, — иллюстрия. Самое малое. А ты ее этак. Вот и получил…

— Неженки городские, — пробурчал побитый, — чуть что — в морду. Я ведь правда только поговорить хотел. Обиду высказать. А теперь на совете придется.

— И что у тебя за обида?

— Да та же, что у короля.

— Девка, что ли, замуж не идет?

— Ну. Хочет главной быть в семье, и точка. А все Немайн! Как ткачи городские стали пряжу и ткань для римлян скупать, так бабы все, кто помастеровитее, на них работать стали. И ни пледа нового, ни штанов, ни рубахи. Разве из того, что в городе не приняли. Чего похуже, в общем. А сами на серебряные монетки смотрят-любуются, не на парней…

Кейр хмыкнул. Значит, скоро невесты за женихами потянутся в Кер-Мирддин. И городским девицам придется потруднее. Но уж никак не жениным сестренкам!

Пирр ничего этого не заметил. Спина его отказалась воспринимать происходящее. Да он ноги переставлял только от страха! На его глазах один варвар хладнокровно убил другого, имевшего несчастье вступиться за опального патриарха. В таких условиях он не умел предаваться размышлениям. Потом, потом — особенно когда он ближе познакомился с Луковкой — он придумает тысячу решений одно другого изящнее, каждое из которых оставило бы решительную, но неспособную к размышлению девушку в дураках и спасло его репутацию в глазах тайного агента, а значит, и патрикия Григория. Лучшей из теней несбывшегося станет идея отдать Луковке кусочек воска. Мол, помял пальцами. Взяла бы… И стала бы посмешищем. Правда, Луковка бы взяла, а не Нион Вахан времен тех скорбных мечтаний.

Сейчас же он бездумно торопился к дверям разведчика-торговца. Заперто!

Охрана у Эмилия была. Он ее сам отослал, для пущей секретности. А дверь отворил. Мало ли, хозяин выкроил-таки время для переговоров. С утра только бросил коротко, мол, беспокоиться нечего, клан слово держит, а подробности завтра. Один день погоды не сделает. Будь дромон менее поврежден, Эмилий — центенарий даже мысленно себя так называл, личина-то на годы — велел бы кораблю отправляться в обратный путь, нести известия, силясь обогнать сезон штормов. А сейчас немореходный корабль и при спокойном море неминуемо должен был отправиться на дно. Да, если плавания в океане станут регулярными, придется корабелам ломать головы, мореходный корабль изобретать.

Но искалеченный корабль не может сразу выйти в море — а навигация уже завершена. Так что дромону придется зимовать в Камбрии. Существенные расходы — на Средиземном он бы полдесятка торговых рейсов сделать успел и вполне окупил содержание. Ну да расходы — это не главное. Главное — доставить информацию. Только как? Гонца через саксонское побережье? Оно закроется нескоро, да и капитан, желающий рискнуть за деньги и пересечь узкий пролив всегда найдется. Уж один день доброй погоды в любом месяце может случиться…

Вот мыслил о нужном завтра — а получил Нион Вахан сегодня… Полуженщина-полуребенок, та, что неотложно сидит при предполагаемой августе. Совсем не выглядит ни глупой, ни несерьезной. Скорее — слишком сфокусированной.

— Верни им слепок, Эмилий…

На Пирра было неприятно смотреть. Нет, это не тайный агент. И даже не понимающий любитель…

— Чем могу служить? — Разведчик-купец слегка поклонился.

— Отдай.

Требовательно протянутая ладонь. Потянуть бы время… Косой взгляд на песочные часы. Скорее почти, чем уже. Если форму вынимать сейчас, слишком мягкий слепок деформируется настолько, что нельзя будет сказать, служил ли формой для гипсовой копии оригинал или искусная подделка. И ведь совсем чуть не хватило!

Эмилий мысленно попросил прощения у Господа за ложь и ахинею, которую сейчас начнет нести. Ведь исключительно ради царства христиан, единственного в мире, идет он на обман… И ради малой толики песка что не просыпалась еще в нижнюю колбу песочных часов.

— Что отдать? — Два месяца на корабле не дали Эмилию совершенного знания валлийского. Но он запомнил немало слов. Простых.