Шон поскреб подбородок, снял ночную рубашку, скомкал, бросил в открытую дверь спальни и пошел в ванную. Он растирался и насвистывал вальс, который вчера играл оркестр, слегка потея в теплой ванной, когда услышал, как открылась входная дверь.

– Это ты, милая?

– Папа! Папа! Мама купила мне сласти. – Дирк заколотил в дверь ванной, и Шон, обернув талию полотенцем, открыл. – Смотри! Смотри на мои сласти! – торжествовал Дирк. – Хочешь попробовать, па?

– Спасибо, Дирк. – Шон положил в рот большую конфету, передвинул к щеке и спросил: – А где мама?

– Там. – Дирк показал на спальню. Он старательно закрыл пакет с конфетами. – Угощу Бежана, – объявил он.

– Ему понравится, – сказал Шон и пошел в спальню.

Как только Шон увидел жену, он сразу понял: случилось что-то очень плохое. Катрина лежала, невидящим взглядом уставившись в потолок, лицо у нее было желтое и неподвижное, как у трупа. Шон в два шага очутился возле нее. Коснулся щеки пальцами, и его снова охватил ужас, тяжелый, темный.

– Катрина?

Ответа не было. Она лежала без признаков жизни в глазах. Шон выскочил из номера и побежал по лестнице вниз.

В вестибюле было полно людей, и Шон через их головы крикнул портье за стойкой:

– Врача! Быстрей! Моя жена умирает!

Тот тупо смотрел на Шона. Шея у него была слишком тонкой для высокого жесткого воротничка, черные волосы разделены посредине и набриолинены.

– Быстрей, болван проклятый, шевелись! – заорал Шон.

Теперь все в вестибюле смотрели на него. Он стоял, все еще в одном полотенце вокруг талии, мокрый, с волосами, свисающими на лоб.

– Шевелись, парень, давай!

Шон приплясывал от нетерпения. На перилах рядом с Шоном стояла тяжелая каменная ваза, он угрожающе поднял ее, и клерк очнулся от транса и побежал к выходу. А Шон бегом вернулся в номер.

Дирк стоял у кровати матери, щека у него оттопыривалась из-за большой конфеты во рту, а на лице было выражение любопытства. Шон подхватил сына, вынес во вторую спальню и, несмотря на его возмущенные вопли, запер дверь. Дирк не привык к такому обращению. Шон вернулся к Катрине и встал на колени у кровати. Он так и стоял, когда пришел врач. Шон коротко рассказал о черной воде, врач выслушал и попросил подождать в гостиной. Ждать пришлось долго. Но вот врач вышел, и Шон почувствовал, что под его профессиональной невозмутимостью скрывается удивление.

– Это рецидив болезни? – спросил Шон.

– Нет, не думаю. Я дал ей успокоительное.

– Но что с ней? Что это? – наседал Шон, и врач осторожно спросил:

– Не перенесла ли ваша жена потрясение… какая-то дурная новость, что-нибудь такое, что ее встревожило? Испытывала ли она нервное напряжение?

– Нет… Она просто вернулась из церкви. Но что с ней?

Шон схватил врача за лацканы и возбужденно затряс.

– Похоже на истерический паралич. Я дал ей настойку опия. Она спит; я зайду вечером взглянуть на нее.

Врач пытался оторвать руки Шона от своего костюма. Шон отпустил пиджак и мимо врача прошел в спальню.

В сумерках – уже почти стемнело – врач пришел снова. Шон раздел Катрину и укрыл одеялом, но сама она не шевелилась. Несмотря на лекарство, дышала она мелко и быстро. Врач был в замешательстве.

– Не понимаю, мистер Кортни. Не нахожу ничего ненормального, кроме общего истощения. Думаю, нужно просто подождать и посмотреть. Не хочу больше ничего ей давать.

Шон понял, что врач ничем не может помочь, и почти не заметил его ухода. Врач обещал снова зайти утром. Мбежане выкупал Дирка, накормил и уложил спать, потом неслышно вышел из номера, оставив Шона наедине с Катриной. Беспокойный день утомил Шона. Он оставил газ в гостиной гореть и лег на свою кровать. Немного погодя он уснул.

Когда ритм его дыхания изменился, Катрина посмотрела на него. Шон лежал поверх одеяла одетый, подложив под голову мускулистую руку; его напряжение выдавали дергающиеся губы и нахмуренное лицо. Катрина встала, подошла и остановилась над ним. Она чувствовала себя одинокой, как никогда в одиночестве буша; боль, которую она испытывала, превосходила всякую физическую боль – за несколько минут, которые ей потребовались, чтобы узнать правду, все, во что она верила, оказалось уничтоженным.

Она смотрела на Шона и с удивлением думала, что по-прежнему любит его, но ощущение безопасности, которое она всегда испытывала рядом с ним, исчезло. Стены ее замка оказались бумажными. Впервые она ощутила непрочность этих стен, когда видела, как он переживает свое прошлое и сожалеет о нем. Когда он танцевал с этой женщиной, Катрина чувствовала, как дрожат стены и воет холодный ветер. А потом стены рухнули. Стоя в полутемной комнате, глядя на мужчину, которому она беззаветно верила и который предал ее, она принялась вспоминать, чтобы убедиться, что не ошиблась.

Утром они с Дирком, возвращаясь из церкви, зашли в кондитерскую почти напротив гостиницы. Дирку потребовалось очень много времени, чтобы выбрать себе сладости.

Обилие предлагаемых товаров привело его в уныние, и он стоял в смятении и нерешительности. Наконец, с помощью хозяина и понукаемый Катриной, он решился – покупки были сделаны и уложены в коричневый бумажный пакет. Они уже собирались выходить, когда Катрина взглянула в окно и увидела выходящую из гостиницы Канди Раутенбах. Канди быстро спустилась по ступенькам, осмотрелась, перешла улицу, села в ожидающую карету, и кучер взмахнул кнутом. Увидев ее, Катрина сразу остановилась. Вернулась вчерашняя ревность – даже при утреннем солнце Канди выглядела великолепно. Но лишь когда карета Канди исчезла, Катрина начала спрашивать себя, что делала Канди в гостинице в одиннадцать утра. Ревность стала штыком, пронзившим ее ребра; у нее перехватило дыхание. Она вспомнила заданный шепотом накануне вечером вопрос Канди. Вспомнила, как Шон ответил ей и как солгал об этом позже.

Шон знал, что утром Катрина пойдет в церковь.

Как просто! Шон договорился о встрече, отказался идти с Катриной, и, пока Катрина отсутствовала, к нему пришла эта развратница.

– Мама, мне больно.

Не сознавая этого, Катрина сжимала руку Дирка. Она выбежала из магазина, волоча Дирка за собой, почти пробежала через вестибюль гостиницы, поднялась по лестнице и прошла по коридору. Дверь была закрыта. Она открыла ее и сразу уловила запах духов Канди.

Ее ноздри расширились от этого запаха. Ошибиться невозможно: Катрина со вчерашнего вечера помнила запах свежих фиалок. Она услышала голос Шона из ванной. Дирк пробежал по комнате и заколотил в дверь ванной:

– Папа! Папа! Мама купила мне сладости.

Катрина положила на стол Библию и прошла по ковру, ощущая повсюду запах фиалок. Она остановилась в дверях спальни.

На полу лежала ночная сорочка Шона. На ней еще видны были влажные пятна. Катрина почувствовала, что у нее задрожали ноги. Она увидела серые пятна на белых простынях постели. У нее закружилась голова, щеки горели; она с трудом добралась до своей постели.