Здесь, конечно, нельзя обойтись без того, чтобы хотя бы коротко не рассмотреть феномен И. В. Сталина, который впервые очень громко заявил о себе в условиях продовольственной диктатуры. До этого он вел рутинную революционную работу в Закавказье, сидел, как и все, в «предвариловках» и ссылках, на какое-то время возглавил Русское бюро ЦК – а больше и некому было, писал не очень выразительные статьи, редактировал «Правду» и оставался малозаметной, чисто технической и непопулярной фигурой для партийцев. Даже его участие в так называемых «эксах» вызывает у историков серьезные сомнения, он нигде не был замечен, ничем не выделялся. Несмотря на это, к августу 1917 года он ненадолго стал вторым человеком в партии после того, как выступил с отчетным докладом ЦК на VI съезде РСДРП(б) в отсутствие В. И. Ленина и других вождей, хотя в тот момент этому не придавали особого значения, просто не было других «свободных» членов ЦК.

Выглядит все довольно странно, но это если не учитывать, что за пять месяцев – с апреля по август, когда большевики еще не достигли пика популярности, И. В. Сталин оставался одним из немногих последовательных сторонников В. И. Ленина (кроме, пожалуй, эпизода с Каменевым и Зиновьевым). А в тот момент партийная работа заключалась не только в пропаганде и агитации, но и в борьбе за идею внутри РСДРП, которая должна была правильно трактовать учение К. Маркса применительно к российским условиям, что было непросто. На этом многие ломались, даже самые близкие соратники В. И. Ленина, ставшие потом советскими руководителями, колебались то влево, то вправо, то поддерживали его, то выступали против, стремясь, как говорил А. Ф. Керенский, навязать революции свой теоретический социализм (правда, он говорил о Совете и о себе).[662]

И. В. Сталин встал на сторону большевиков в годы первой русской революции, уже имея за плечами несколько лет подпольной жизни. Однако он не был ни пролетарием, ни «интеллигентом», как основная масса революционеров. Сталин был сыном крестьянина, если судить по записи в аттестате об окончании духовного училища (см. Wikipedia), то есть сыном «сельского обывателя» в соответствии с буквой закона, а значит, принадлежал низшему сословию. Правда, сам он затруднялся с ответом на вопрос о происхождении, он не знал точно, к какому состоянию себя отнести (Троцкий утверждал, что в 1926 году он назвал себя сыном рабочего). В юности у него был шанс подняться в сословных правах и пополнить ряды духовенства, второго привилегированного сословия страны, но он не окончил семинарии.

Несмотря на это, придется признать, что Сталин все-таки не был крестьянином, хотя происходил «из крестьян». Он мог бы приписаться к мещанскому званию, если бы вернулся домой в Гори, но этого не произошло. И тогда сословный паспорт ему был не нужен, потому что он фактически стал изгоем, «бродягой», у него не было никакого «звания», в нашем понимании, индикатора социальной стоимости. Именно поэтому он не знал своего происхождения, он буквально был «человеком без паспорта» (почти как Паниковский). При этом ему не нужно было, «чтобы его считали человеком от сохи и из народа»,[663]как утверждают его западные биографы – страшные путаники. Он сам по себе был… мужик (вопреки утверждениям Д. А. Волкогонова), хотя никогда не пахал, он был и пролетарием, хотя никогда не работал даже в паровозной мастерской, только занимался там пропагандой. И все потому, что вырос в состоянии нищеты и средневекового бесправия, в котором находилось все низшее сословие – сельские и городские обыватели. Его бесправие не имело отношения к роду занятий, потому что оно было свойственно и «мужикам», и пролетариям, и любому «бродяге», «не помнящему родства», каковым Сталин и был согласно ст. 950–952 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г.». И хотя с него никогда не драли три шкуры, как с крестьянина или рабочего, он был такой же грубый и «неотесанный», как все мужики, кость от кости народа, но «книжник», знающий, что по тем временам было большой редкостью. А среди темного народа книжники пользовались большим авторитетом, они были заводилами, вождями.

Впервые его арестовали в 1900 году, но не за революционную пропаганду, как могло бы показаться, а… за долги своего давно погибшего отца.[664]Видимая необъяснимость этого ареста порождает сегодня массу домыслов, однако искать его тайные причины можно бесконечно, если не вспомнить, что и крестьяне-частники, составлявшие основную часть сельских обывателей Грузии, несли ответственность в рамках круговой поруки (ст. 350 «Положений о сельском состоянии»). Ее узами было повязано почти все низшее сословие – за долги отцов отвечали сыновья, это было нормой социальных отношений, тогда это было, как говорят англичане, common knowledge.

Поэтому, как только И. В. Сталин достиг совершеннолетия (21 год), он столкнулся с сословной ответственностью в рамках круговой поруки, несмотря на то, что был «бродягой», не приписанным ни к одному состоянию. Не исключено, что при аресте, в участке, ему объяснили, чем грозит бродячая жизнь, если он не припишется ни к какому сословию и не выполнит обязанности по круговой поруке. А это уголовное преследование, предусматривавшее четыре года в арестантских отделениях со строгим режимом и принудительным трудом, и вечное поселение на Сахалине (ст. 951 «Улож. о наказ. Угол. и исправ. 1885 г»). И тогда уход в подполье стал спасением, у него появились и пища, и кров, которые обеспечивала партия, а в случае провала грозила «предвариловка», административная ссылка и довольно беспечная, хотя и небогатая, жизнь за казенный счет.

Подполье тоже строилось на круговой поруке, она была условием выживания для революционеров, а ее особенность заключалась в том, что она была унарной, то есть распространялась по горизонтали среди равных – все отвечали друг за друга. Круговая порука и связанная с ней ответственность перед своими товарищами была образом жизни подпольщиков, она сопровождала Сталина на протяжении всей жизни – и как уполномоченного по продовольственному делу, и как члена военных советов разных фронтов, и, наконец, как генерального секретаря партии. Вся его деятельность была буквально пропитана круговой порукой и… иезуитскими методами. Он как-то вспоминал о них в беседе с иностранными журналистами: «Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма».[665]Очевидно, это то, что оставило в нем глубокий след наряду с иезуитскими методами жандармских расследований, которые он испытал на себе, и это то, чему он, как простой, но одаренный человек, вышедший из крестьянской средневековой среды с ее пренебрежением к человеческой жизни, превосходно обучился, впитал в себя. Не случайно Троцкий отмечал, что «в приемах семинарской педагогики было все, что иезуиты выдумали для укрощения детских душ».[666]