Он был хорошо знаком России. Так, чтобы победить в войне со Швецией, Петр I закрепостил все общество с помощью сословий, установил справедливые для того времени социальные отношения – работать обязаны были все сословия, «не жалея живота своего». Понятно, что между XVIII и XX веком разница во времени и в масштабах, но суть процессов одна и та же. И понятно также, что и в ХХ веке без всеобщих обязанностей и без принуждения опять было не обойтись, потому что предыдущая война, германская, как ее называли современники, показала, чем она может закончиться, если «в принудительном порядке» не пересесть на трактора и… танки.

Переход на «механическую тягу» не оставлял отсталой аграрной стране, жившей в условиях экономической блокады, места для жалости, он предъявлял ей колоссальные по своей тяжести требования, которые не имели никакого отношения к учению Карла Маркса. Слабость социалистического накопления, а также медленные успехи в восстановлении нашей тяжелой промышленности, утверждал в 1926 году в своей великой «Стратегии» Александр Андреевич Свечин, «представляют важнейшие препятствия, которые нам необходимо преодолеть для создания вполне боеспособного экономического организма». Если стоимость войны, утверждал он, равна всему национальному доходу государства, то ведение ее будет возможным лишь при добавочном труде населения, «сопровождаемом планомерным переходом на черный хлеб и картофель и притом в ограниченных количествах».

А. А. Свечин считал, что это потребует сокращения личных затрат населения, понижения достигнутого им экономического уровня жизни путем форсирования труда при неполноценной оплате. «Вместо каких-либо прибавок на дороговизну, нужно думать об удлинении рабочего дня, о понижении заработной платы, о постановке в рабочие смены детей школьного возраста, о соответственном повышении налогового пресса на крестьянство, буржуазию, государственные тресты. Войну ведет теперь народ, и ведет на свои средства. И воевать, это значит не только манифестировать, выражать свои чувства к враждебному режиму, нарушать мирные права населения в оккупированной территории. Воевать, это значит бороться, голодать, страдать, переносить лишения, умирать, повиноваться – и не только на фронте, но и в далеком тылу. Сокращение заработной платы в тылу находит свое оправдание и в том, что экономически сравнивает работников тыла с бойцами на фронте».[670]

Так страшно и так беспощадно еще никто не ставил задач, по крайней мере, после Гражданской войны и «военного коммунизма». Тогда к этому пришли просто в силу обстоятельств, под давлением социальных фактов, сознательно к тяготам никто не шел. А генерал А. А. Свечин в 1926 году поставил стратегическую задачу всеобщего ограбления и закрепощения как почти единственно возможного средства политики для выживания государства в будущей войне.

Очевидно, что к теории научного коммунизма эта задача не имела никакого отношения. В то же время надо признать, что без этого учения, без этого мифа не могло быть и речи о глубокой мобилизации общества, потому что все другие мифы – либеральные или демократические, левые или правые, стояли еще дальше от реальности, чем научный социализм. Только им можно было объяснить всю беспощадность коллективизации – только высокими идеалами справедливости и обострением классовой борьбы. О правах пришлось забыть всем, даже привилегированному сословию, отдельные представители которого пытались сопротивляться ограблению населения и всеобщему закрепощению, на первый план вышли обязанности и их неотъемлемые спутники – преданность и беспощадность.

Преданность власти, проводящей мобилизацию, и беспощадность к ее противникам. Без них нельзя было обойтись, потому что успешный опыт НЭПа показал, что в условиях сословного рынка выполнять обязанности никто не спешил – элита наслаждалась победой, нежилась в лучах собственной славы и занималась политическими дискуссиями, борьбой за власть, а крестьяне, пользуясь своим правом на собственность, сокращали посевные площади. Медлить было нельзя, решение о коллективизации, то есть о всеобщей и абсолютной мобилизации, было принято после полного провала сельхоззаготовок 1928 года.

Однако одной идеи о справедливости было явно недостаточно. Для того, чтобы начать масштабную ломку социальных отношений, нужно, чтобы был какой-то эффективный инструмент, и он был – это круговая порука, с помощью которой веками откачивали средства из низшего сословия. Она же была и главным принципом организационного строения партии большевиков, поскольку «всякий член партии ответственен за партию и партия ответственна за всякого члена» (В. И. Ленин), и именно на этом играл Сталин в своей борьбе с сословными врагами.

А с 1922 года партия получила новую «кристаллическую решетку», существенно укрепившую круговую поруку и превратившую ее в бинарную, она стала называться номенклатурой. Каким образом «перечень наиболее важных должностей, кандидатуры на которые предварительно рассматриваются, рекомендуются и утверждаются данным партийным комитетом»,[671]мог изменить жизнь страны, до сих пор многим непонятно. М. С. Восленский, например, признанный специалист по советской номенклатуре, считал вслед за югославским политиком М. Джиласом, что это «новый класс». Но класс – понятие марксистское, рассматривать сегодня советский строй с этих позиций – значит снова зайти в тупик и никогда из него не выйти. Поэтому мы рассматриваем ее как аристократию, гвардию Чингис-хана или титулованное дворянство во главе служилого сословия просто в силу той обязанности, которая на нее была возложена – служить.

Особенность существования этого сословия заключалась в том, что оно служило вне публичного права, на основании партийного Устава, и потому его как бы и не было – ведь юридически сословия отменили в 1917 году. При этом последним неслужилым сословием оставалась большая часть мелкотоварного крестьянства, провалившего хлебозаготовки 1928 года. Его нежелание выполнять обязанности в соответствии со стратегической задачей, которую сформулировал А. А. Свечин, было жестоко сломлено, и все они стали колхозниками, прикрепленными к месту работы, а не к земле, как было раньше, силой закона. Так с помощью репрессий за несколько лет завершилось формирование не только высшего, но и низшего сословия, вообще нового сословного общества, а вместе с ним и «социализма», достижение которого было провозглашено Конституцией 1936 года.

Вера в социализм тогда затмевала собой все звезды мира, она овладела умами не только большевиков, но и лучшими умами того времени. Даже неисправимый «социологист» Эмиль Дюркгейм не подвергал сомнению существование социализма и определял его так – «это тенденция к быстрому или постепенному переходу экономических функций из диффузного состояния, в котором они находятся, к организованному состоянию. Это также, можно сказать, стремление к более или менее полной социализации экономических сил».[672]