— Сейчас к нашему министерству подъедет на такси один товарищ из Молдавии, он будет ждать у лицевой стороны памятника, для порядка спросите, кого он ждет, он скажет, что ждет меня, вы скажете, что я прислал вас вместо себя, и прибавите, что в отношении задних мостов к «ЗИЛам» все исправлено. Это надо сделать сейчас же, он, наверно, уже там.

Человек из Молдавии стоял перед памятником, разглядывая его.

— Вы, товарищ, кого ждете? — негромко спросил Горяев.

— А вам-то что? — резко обернулся человек.

— Если Кичигина, то он послал меня вместо себя, он очень занят.

— Другой коленкор… — улыбнулся человек и, приподняв колено, положил на него портфель и стал открывать застежки.

— Кичигин просил передать, что в отношении зиловских задних мостов все исправлено.

— Вот это спасибочко! Большое спасибочко! — повторял он и все никак не мог открыть вторую застежку на портфеле. Рванул ее с силой, открыл, вынул из портфеля конверт, обклеенный ленточкой-липучкой, и сунул его Горяеву: — Большое спасибочко!

Горяев поднялся к себе и позвонил Кичигину:

— Вам от него пакет.

— Возьмите себе. Это долг Сараева. Забыли? — Кичигин положил трубку.

Такой долг действительно был, и Горяев почувствовал себя не очень ладно. Пачка, однако, была довольно толстой, и он засунул ее в карман. На том все его переживания и кончились…

Уже не меньше часа Куржиямский трясся в разбитом «рафике» по степной дороге. Бежавший впереди беспокойный свет автомобильных фар то и дело опасно вспыхивал на обледенелой дороге. Несколько раз автобус, не подчиняясь управлению, норовил соскользнуть с дороги, и шофер, матерясь, с трудом его укрощал, а потом курил жадными глотками.

Слава богу, возле станции случайно оказался этот драндулет, который везет его теперь почти до самого колхоза «Вперед», где председателем Василий Михайлович Степовой.

Узнав, что подобранный им пассажир едет туда, шофер спросил:

— Наниматься?

— Почему обязательно наниматься? По делу.

— К нему отовсюду едут, условия дает хорошие.

— А в других колхозах таких условий нет?

Так вдруг завязался разговор о человеке, к которому ехал Куржиямский. На его вопрос шофер долго не отвечал, да и автобус снова взыграл…

— Вот вы про условия спросили, — заговорил наконец шофер. — Действительно, вроде загадки получается: рядом два колхоза, а из одного специалисты бегут в другой. Даже из других мест рвутся в тот другой. Я у Степового год работал, шоферил на трехтонке. Он поймал меня на «леваке» и тут же попросил написать заявление «по собственному желанию». Так что, с другой стороны, он никакого рая для своих людей не устраивает.

— А сам он не левачит? — осторожно спросил Куржиямский.

— Сам? — шофер рассмеялся, но в это время его «рафик» снова заскользил боком, и он еле удержал его на дороге. Раскурив сигарету, сказал убежденно: — Левачит он сам. Левачит. Но не под себя лично. Понимаете?.. — Шофер тронул машину с места и осторожно повел вперед. — У него, скажу я вам, когда надо что сделать для колхоза, поперек не становись. Однажды он взялся привести в порядок свои побитые дороги и мосты. А дорожники заартачились, они тогда стелили дорогу к санаторию химиков, а те им давали весь необходимый материал, и вообще дело это дорожникам было выгодно. Так Степовой такой фокус проделал, что дорожники враз перекинулись к нему и дороги отладили как надо. Он такой, этот Степовой…

— А что же он тут слевачил? — поинтересовался Куржиямский.

— Степовой перво-наперво добился, чтобы дорогу к санаторию вели через его территорию, получалось всего на пару километров длиннее. А колхоз, таким образом, получал дорогу. Для химиков та часть материала, что ушла на удлинение, — потеря небольшая, да и дорожники экономию развернули. А у Степового были средства на материал для ремонта дорог, так эти средства пошли дорожникам. И всем хорошо, и все… для общего дела, — шофер опять рассмеялся. — Такой вот он, Степовой. Кто для его колхоза пользу делает, того он никогда не обидит…

Шофер замолчал. Куржиямский смотрел в белесую мглу впереди машины — ветер гнал через дорогу крупные полосы снега, того и гляди метель запляшет.

Когда шофер высадил Куржиямского у развилки дорог, снежная поземка хлестнула ему в ноги, сильный злой ветер задрал полы пальто и потащил: он хотел резко, всем телом развернуться против ветра, но земля ушла из-под ног, и он растянулся поперек ледяной дороги. Будь все неладно!

Указатель на развилке сообщал, что до колхоза «Вперед» шесть с половиной километров. За час не уложишься — огорчился Куржиямский. Ветер рвал наискось дороги, идти приходилось боком и все время придерживать рукой полы пальто. Противно ныло ушибленное колено. Где-то далеко-далеко горел в чьем-то окне огонек, напоминавший о домашнем тепле. Степь стала темно-синяя. Куржиямский прибавил шагу и, стараясь отвлечься от злого ветра и холода, стал думать о деле. Если Степовой опознает Жору, об этой проклятой дороге можно будет сразу забыть.

Куржиямский взошел на пригорок, и перед ним открылась редкая в этих степных просторах низина, до краев наполненная яркими огнями, будто сюда спрятались все звезды с неба, ставшего от этого густо-черным.

Это и был поселок колхоза «Вперед». И это была сама жизнь — теплая, беспокойная, которой служил Куржиямский, которую любил и которой он ежедневно помогал освобождаться от скверны. Не было у него ничего дороже этой жизни, ибо в нее входила и его собственная жизнь, и жизнь Лены с Димкой, и его нелегкая, очень нужная людям служба, заставляющая его сейчас идти по степной обледенелой дороге…

Чуть не бегом спустившись в низину, Куржиямский вскоре уже поднимался на крыльцо дома из белого кирпича, над которым клубилось, вокруг яркой лампочки, красное полотнище.

Правление колхоза.

Василий Михайлович Степовой сидел перед телевизором и смотрел хоккей, который он абсолютно не понимал, но любил за стремительность и безоглядный азарт. Он не слышал, как вошел Куржиямский, и вздрогнул от его вопроса: