в глаза не видел. С Гонтарем встречался не раз, а что он о нем знает? Всего ничего… — Последний раз он виделся с ним в начале зимы. Тот пригласил его в «Арагви» и за вкусным обедом рассказал, что работает теперь в Донбассе. Засмеялся своим лягушиным ртом: «Не боись, я там не уголь рубаю, на природе пасусь, дышу полной грудью степным воздухом…» А под конец обеда вдруг попросил достать ему министерских бланков, пообещав заплатить по десятке за штуку.

— Сидеть вместе с тобой в тюрьме мне не улыбается, — категорически отказался Семеняк.

На том они и разошлись в разные стороны.

«А может, это как раз и хорошо, что я их толком не знаю?» — подумал Семеняк. Так или иначе, от принятого решения он не откажется.

На другой день в час обеденного перерыва Семеняк отправился в Прокуратуру РСФСР, которая была, кстати, поблизости…

Капитан Куржиямский вместе с Зарапиным в этот час обедали в столовой, находившейся напротив их райотдела. Здесь питались многие их сослуживцы. Столовой заведовал пожилой дядька, инвалид войны — у него не было одной руки. Он сам шутил, что начальство, зная, какое опасное соседство у столовой, специально подобрало сюда его с одной рукой, чтобы поменьше все-таки хапал. Столовую эту любили не только служилый народ из учреждений поблизости, но и окрестные жители. Почему-то здесь никогда не бывало толкотни, не забредали сюда пьяницы со своей подстольной водкой, было чисто и по-домашнему уютно, а главное — кормили вкусно и сытно при весьма скромной цене. Однажды Куржиямский спросил у заведующего, как ему удается все это, и тот вполне серьезно ответил:

— Для этого я всегда только честно выполняю свои обязанности и не позволяю шалостей другим.

Ответ этот Куржиямский вовсе не принял как шутку, знал — это была чистая правда.

Сегодня Куржиямский и Зарапин обедали несколько раньше, чем обычно, в столовой было пустовато, и заведующий подсел за их столик:

— Как рассольник?

— Очень вкусно… Аромат какой-то особый.

Заведующий рассмеялся:

— Этот аромат мог стоить мне неприятностей, если бы я, попросив повара купить на рынке разной зелени, не дал ему на это свои два рубля. А за счет столовой такую покупку сделать нельзя, и, по-моему, это безобразие. Почему так? Где воруют тысячами, мы часто хлопаем ушами, поскольку все бумажки на месте и красиво подшиты, а где нужна копейка, чтобы людям сделать приятное, становимся на дыбы — нет, и никаких гвоздей.

Куржиямский и Зарапин промолчали — заведующий был прав, но ругать вместе с ним установленный порядок им не хотелось, они только, уходя, крепко пожали его единственную руку. И как раз в этот момент откуда-то из глубины столовой послышался женский голос:

— Товарища Куржиямского просят к телефону.

Звонил Любовцев, и голос его добра не сулил:

— Приятного аппетита. Семеняк сейчас находится в Прокуратуре Российской Федерации. Немедленно — туда. Он ждет приема на втором этаже, комната двадцать девять. Проскуряков. Все. И это вы должны были мне докладывать, а не наоборот… — Трубка положена, Куржиямскому показалось, что положена с грохотом.

Спустя пятнадцать минут Куржиямский на втором этаже Прокуратуры РСФСР прошел мимо сидящего в коридоре Семеняка.

В двадцать девятой комнате его ждал младший советник юстиции Проскуряков — худенький, моложавый, совсем юноша.

— Я боялся, что он удерет, — сказал Проскуряков. — Два раза дверь открывал, у меня, говорит, на работе перерыв кончился. Здесь его примете или добыть вам комнату?

— Давайте здесь, а потом по ходу дела будет видно.

Семеняк старался держаться спокойно и с достоинством, прежде всего выяснил, дадут ли ему справку, что он задержался в прокуратуре. Куржиямский разрешил ему сослаться, если потребуется, на него и дал свой номер телефона.

И только сейчас Семеняк припомнил Куржиямского — лицо его мгновенно залила краснота, и он сделал такое движение, будто собрался уйти, но пересилил себя и сказал тихо:

— Привет старшему лейтенанту… — И выдавил улыбку.

— Уже капитану, если можно, — ответно улыбнулся Куржиямский.

— Вон как встретились…

— А как? Я-то еще не знаю, что вас сюда привело?

— Что? — Семеняк посмотрел Куржиямскому в глаза. — Привела меня сюда или честность, или излишняя подозрительность… — Было заметно, что эта фраза приготовлена заранее. Семеняк вынул из кармана блокнот. — Вот здесь у меня записаны случаи, когда через делопроизводство нашего министерства проходили, по-моему, противозаконные бумаги.

— Можете объяснить на примере?

— Пожалуйста. — Семеняк пробежал взглядом по своим записям и остановился где-то внизу страницы… — Вот… Отношение за подписью первого заместителя начальника главка товарища Сараева, направлено на Гурьевский автозавод, в нем речь идет об отправке в Донбасс для спецавтобазы пяти автодвигателей из создавшихся на заводе излишков. Здесь все не так, как надо, — пояснил Семеняк. — Излишки должны быть переданы в распоряжение Госснаба, и только он может их распределять. Но и Госснаб не может распределять напрямую, он должен это делать через соответствующие учреждения, например, через «Сельхозтехнику». И вот…

— Вы думаете, что подобные нарушения порядка производились за плату? — перебил его Куржиямский.

— Чего не знаю, того не знаю, — ответил Семеняк.

— Скорей всего, все-таки за плату, — резко сказал Куржиямский. — Ну, скажите, почему вы с Гонтарем и Сандаловым за такое нарушение взяли хорошие деньги, а кто-то будет делать то же самое бесплатно?

Расчет Куржиямского, не лишенный, конечно, риска, оказался правильным — Семеняка точно кирпичом по голове ударили, он весь согнулся, вдавил в плечи голову, лицо у него стало мелово-белым, а потом пошло красными пятнами. Он беззвучно шевелил губами…

— Значит, за эту, приведенную вами бумажку получил, наверно, Сараев? — как ни в чем не бывало поинтересовался Куржиямский.

Рано утром во Внуково поехали Куржиямский и Зарапин. Машина своя, райотдельская, свой водитель Сеня Клебанов, у него есть обязанности и в операции задержания. Договорились так: поскольку Куржиямский Гонтаря знает, он будет встречать его у самолета. Оттуда он с ним