Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10. Слейс и устье Звина, 24 июня 1340 года
Передовые линии сцепились в схватке примерно с трех часов дня. Примерно к семи часам французским кораблям, находившимся в тылу, стало ясно, что в авангарде произошла ужасная резня их товарищей. Они не могли вступить в бой, так как их собственная линия находилась за французским авангардом и англичанами, и у них не хватало сил, чтобы обойти их западным галсом. Их черед настал вечером, когда англичане, прорвавшись через остатки первой французской линии и обрушились на них. Поскольку меньшие французские корабли были поставлены во второй линии, у англичан появилось дополнительное преимущество — большая высота бортов, с которой можно было вести огонь. Видя, как идет сражение, фламандцы стали выходить из Слейса и других гаваней Звина на своих кораблях и присоединяться к сражению, атакуя французов с тыла, в то время как англичане делали это с фронта. С наступлением ночи третья французская линия, состоявшая из нормандских торговых судов во главе с кораблями из Дьеппа и королевскими гребными баланжье, попыталась вырваться из ловушки. Сражение переросло в серию стычек, когда англичане пытались преградить им путь. Около десяти часов вечера бой затих. Два корабля продолжали сражаться всю ночь. Saint-Jame, самый большой из кораблей Дьеппа, и корабль из Сэндвича, принадлежавший приору Крайстчерча, не смогли расцепиться, и когда на рассвете следующего дня англичане наконец поднялись на борт Saint-Jame, они насчитали 400 трупов противника.
Французы потерпели морскую катастрофу такого масштаба, равной которой не было до этого. Из 213 французских кораблей, участвовавших в сражении, англичане захватили 190, включая Christopher и Cog Edward, отнятые у них в 1338 году, и еще несколько кораблей такого же размера. Шесть галер под командованием Барбавера использовали свою скорость и маневренность для бегства, как только стало ясно, что французская первая линия терпит поражение. Четырем из шести гребных баланжье, базировавшихся в Дьеппе, также удалось уйти[555]. Тринадцати другим удалось спастись утром 25 июня 1340 года, их безуспешно преследовал Джон Краббе с ярмутским флотом. Экипажи и войска на борту кораблей, которым не удалось спастись, были перебиты почти поголовно. При захвате корабля никого не щадили, а тех, кто пытался спастись бросившись в море, фламандцы встречали на берегу и забивали до смерти. Даже Фруассар, поэт-романтик сражений, с отвращением пишет о этой "свирепой и ужасной" бойне. "На море, — писал он, — нет ни отступления, ни бегства, ни плена, можно только сражаться и подчиняясь приговору судьбы"[556]. Эдуард III с удовлетворением писал своему сыну, что каждый прилив приносит все больше трупов на побережье Фландрии. Погибло от 16.000 до 18.000 французов, включая обоих адмиралов. Кирье был убит, когда его корабль был взят на абордаж. Бегюше был узнан и взят в плен. Но условности аристократической войны не были применены к опустошителю английского южного побережья. Эдуард III приказал повесить его на мачте корабля, которым он командовал.
Последствия для морального духа французов были очень серьезными. Капитаны морской границы, которые обычно имели в своем распоряжении ничтожно малые силы, получили подкрепления, чтобы противостоять опасности вспомогательной высадки на побережье Нормандии. Только на полуостров Котантен было направлено тринадцать сотен солдат, командовать которыми был назначен один из маршалов[557]. При дворе Филиппа VI начались препирательства и упреки. Барбавера, чье бегство в разгар битвы с горечью вспоминали оставшиеся в живых нормандцы, было приказано арестовать за измену. Он примирился с правительством только в следующем году, когда взвешенное осмысление катастрофы показало, что нормандцам было бы лучше прислушаться к его советам. Посмертно Бегюше осуждали за низкое происхождение и обвиняли в том, что он намеренно не допускал на свои корабли латников, чтобы сэкономить деньги. Так проявилась тенденция французской знати, которая становилась все более заметной по мере того, как продолжались несчастные 1340-е годы, обвинять во всех своих бедах грубость и трусость низших сословий. После этой битвы многие стали считать, что Франции было лучше без непокорных пиратов из нормандских портов и что экономия на их жалованьи была бы благом. Но Филипп VI, по крайней мере, так не считал. Он был глубоко потрясен судьбой общин нормандского побережья, которые потеряли почти все свои торговые суда и многих своих людей. Среди выживших, немногие из которых продолжали искать дорогу домой в течение июля и августа 1340 года, было много тех, кто был настолько изуродован полученными травмами, что уже никогда не смог бы работать. В 1342 году в Леур было основано благотворительное учреждение для некоторых из этих людей — вспышка сочувствия в эпоху, когда редко думали о благополучии солдат и почти никогда — о благополучии искалеченных мужчин, которые никогда больше не будут сражаться[558].
Реакция англичан была предсказуема:
Это была битва, в устье Звина.
Где многие нормандцы противостояли нам;
Уэльским воинам, вооруженным и храбрым
Но Бог и сэр Эдуард победили их.
Еще до того, как 28 июня победные реляции Эдуарда III достигли Лондона, столица была наполнена слухами о великой победе. Она означала нечто большее, чем удовлетворение национального самолюбия и радость для франкофобов. Преобладающее мнение о том, что она означала конец французской угрозы южному и восточному побережью, хотя и было ошибочным, позволило смириться со многими трудностями последних двух лет. Это стало, после последовавших за этим неудач, единственным светлым воспоминанием этих лет, событием, отмеченным на знаменитом золотом флорине Эдуарда III, отчеканенном при мрачных обстоятельствах три года спустя: "IHC TRANSIENS PER MEDIUM ILLORUM IBAT": "Иисус, пройдя среди них, пошел своей дорогой" (Лука 4:30)[559].
* * *
На последних этапах подготовки французской кампании в долине Шельды с юго-запада начали поступать тревожные сообщения. Спокойное время там было одной из предпосылок французского стратегического планирования. Но новости приходили все хуже и хуже. В течение нескольких недель с апреля по июль французские позиции, казалось, рушились не только на территориях, которые они завоевали с начала войны, но и дальше, в местах, которые они надежно