великанши была только шаманкой загадочного народа, обособившегося в горах Бырранга. Гражданскую власть в долине осуществлял Якага. Впрочем, всем было ясно, что он находится на побегушках у своей супруги.

Кеюлькан оказался сыном Нырты и Фано.

Забавный веселый коротышка — внук Хытындо — был ее любимцем: для Кеюлькана откладывалось мясо пожирнее, Кеюлькану прощалась любая шалость. Бабушка разрешала ему даже играть принадлежностями ее шаманского ремесла — ритуальным бубном и колотушкой с разноцветными ленточками.

К дочери шаманка относилась холодно, к зятю же явно неприязненно. Мало сказать, что Ныртой помыкали в семье, — его даже обносили кусками во время трапезы. А ведь он был главным добытчиком, — Якага предпочитал греть спину у огня, глубокомысленно выдирая с помощью ножа редкие волосы из подбородка (это заменяло ему бритье).

Такова была семья шаманки. Но в пещере, помимо нее, находились еще две довольно многочисленные семьи, занимавшие по отношению к семье Хытындо подчиненное положение.

Узкий, слабо освещенный каменными плошками коридор отделял пещеру, где жил Ветлугин, от трех или четырех меньших по размеру пещер, в которых помещалось еще семь-восемь семейств. Общая численность племени достигала, таким образом, семидесяти-восьмидесяти человек вместе с детьми.

На другом конце коридора были нежилые пещеры, целый лабиринт, уводивший в самые недра гор. Там совершались какие-то ритуальные церемонии, по-видимому связанные с охотой и рыбной ловлей.

Коротая время у костра, Ветлугин принялся со рвением изучать язык своих гостеприимных хозяев.

Словоохотливый и приветливый Нырта стал главным «профессором», остальные помогали ему по мере сил, даже не очень жаловавший Ветлугина Якага и по-прежнему дичившаяся его робкая Сойтынэ (Хытындо не снисходила до таких «забав»).

Мимика и жесты обитателей гор, как у большинства первобытных народов, были чрезвычайно выразительными. Когда же мимики и жестов не хватало, кто-нибудь из ретивых учителей вскакивал на ноги и, выхватив из очага уголек, принимался для большей наглядности рисовать на полу пещеры.

Всех очень потешало произношение Ветлугина. Взрывы хохота то и дело оглашали пещеру, а Нырта просто катался со смеху по земле. Много привлекательного, простодушного было в этих людях, по-детски радовавшихся возможности скрасить свои бесконечно длинные, тоскливые вечера.

«Кто эти люди? Почему они здесь? Как попали в горы Бырранга?» — думал географ.

Вскоре после того как Ветлугин научился довольно свободно объясняться с жителями оазиса на их языке, у него произошел примечательный разговор с Ныртой.

— Кто вы такие, Нырта? — спросил он напрямик. — Как называется ваш народ?

Он ожидал, что Нырта промолчит или ограничится обиняками, как обычно, когда в разговоре затрагивалась какая-нибудь запретная тема.

Однако Нырта ответил без запинки.

— Дети солнца, — сказал он.

— Как? Солнца, ты сказал? — переспросил Ветлугин, думая, что ослышался или неправильно понял своего собеседника (новые, неожиданные сочетания слов на малознакомом языке еще ставили его в тупик).

— Солнца, — невозмутимо подтвердил Нырта и сделал глубокую затяжку из трубки. Потом повторил как нечто разумеющееся само собой: — Я сын солнца!..

Вслед за тем он предъявил вещественное доказательство. Потянув длинный, черный от грязи ремешок, висевший у него на шее, молодой охотник вынул и показал Ветлугину круглую, тщательно отполированную пластинку из бивня мамонта. Она тускло сверкнула в багровых отсветах очага.

— Это хорошо, — убежденно сказал Нырта. — «Счастья солнечный глаз» — так у нас говорят!

Он пояснил, что в котловине нет человека, который не носил бы на груди подобный амулет. Считалось, что на период полярной ночи это в какой-то степени заменяет настоящее солнце и помогает дождаться его возвращения.

Укладываясь спать, Ветлугин долго раздумывал над тем, что маленькое нагрудное «солнце» есть, конечно, всего лишь одно из проявлений первобытной симпатической магии. Но было в этом еще что-то очень трогательное, поэтическое. Люди, вынужденные жить в тесной и темной пещере, зимовавшие в гнетущем мраке полярной ночи, не хотели надолго расстаться с солнцем. Они уносили частицу, отблеск его в недра горы. Для них это была как бы нравственная поддержка.

3

А им так нужна была эта поддержка!..

Существование «детей солнца» было очень непрочным. Ведь они жили буквально на вулкане. Земля время от времени вздрагивала у них под ногами и колебалась.

Первый толчок Ветлугин ощутил вскоре после прихода в оазис. (Тогда еще он отлеживался по целым дням в своем углу.) Вдруг показалось, что кто-то вкрадчивым движением потянул из-под него оленью шкуру. Глухо брякнули амулеты, висевшие над головой, со свода пещеры посыпалась пыль.

Он удивился, но не придал этому значения: подумал, что просто закружилась от слабости голова.

Однако в середине зимы толчок повторился. Семья Якаги ужинала в это время, сидя у очага. Неожиданно деревянный котел, в котором варилось мясо, перевернулся, и горячая вода потекла под ноги. Вскакивая, Ветлугин успел заметить, что со стен сорвалось несколько колчанов со стрелами.

Больше ничего не произошло. Хозяева пещеры отнеслись к происшествию с удивительным спокойствием, точно подобное происходило с ними уже не раз. Женщины принялись деловито собирать разбросанные по полу куски мяса, мужчины даже не поднялись с места и продолжали заниматься каждый своим делом.

Тут только дошло до Ветлугина, что это было землетрясение.

Он опрометью кинулся из пещеры. Очень важно. Очень!.. Землетрясения, пусть не сильные, но регулярно повторяющиеся, подтверждают догадку об остывающем вулкане.

Луна висела над лесом. Видно было очень хорошо.

Изменился ли пейзаж? Ну конечно!

Ветлугин ясно видел, что на противоположном склоне появилась как бы прогалина. Ага! Оползень! Часть леса еще продолжает сползать.

Снег заклубился над деревьями, и белое облако скрыло заключительную фазу катастрофы. Надо думать, деревья перевернулись вверх тормашками вместе с землей.

На другой день Ветлугин упросил Нырту взять его с собой в лес проверить пасти.

Они спустились по узкой тропинке и, увязая в рыхлом снегу, двинулись вдоль замерзшей реки по дну котловины.

В неверном, дрожащем свете все плыло вокруг, менялось. Не сразу понял Ветлугин, в чем дело. Луна то исчезала, то появлялась. Туман повис над ущельем, прикрывая его, как крышкой. Иногда «крышка» чуть-чуть сдвигалась, и тогда видно было наверху глубокое черное небо.

Нырта уверенно вел своего спутника. Вскоре они очутились среди бурелома. Некоторые деревья лежали на боку, спутавшись ветвями, другие торчали корнями вверх, точно из гробов поднимались привидения с воздетыми руками.

Но это не был бурелом, это были следы землетрясения.

Вчерашняя катастрофа оказалась более значительной по размерам, чем предполагал географ. Оползень — кусок горы, поросшей лесом, скатился почти к самой реке, оставив за собой широкую черную рытвину, будто по склону прошелся гигантский плуг.

А за поворотом тускло отсвечивало багровым. Над лесом висело зарево.

Нырта и