— Передай ему: Птицелов будет ждать там, где травили Гусятника. Если передашь, получишь увольнительную на три дня.

При обещании увольнительной на скривившемся было лице стражника проступила такая надежда, что Лукас невольно пожалел о впустую потраченных деньгах. Право слово, сейчас пара часов сна для этого парня куда как важнее, чем дармовая выпивка. Но Лукас всё же выразительно сжал его кулак вокруг кошелька, прежде чем развернуться и уйти. Коня с площади он увел под уздцы, шагом, чтоб не раздражать лишний раз ни прибирающих трупы мужиков, ни солдат из оцепления.

Гусятником звали одного не в меру ретивого единобожца, запоминавшего каждое богохульство своих соратников и строчившего доносы в ведомства Храма. Лукас и Дерек состояли с ним в одном полку лет пятнадцать назад, и после того как по результатам доносов оба получили по дюжине палок от капитана-патрицианца, отловили Гусятника и заставили его серьёзно пожалеть о содеянном. Оказалось, что это не так просто — парень всё время крутился возле начальства и редко оставался один, поэтому пришлось дождаться окончания кампании и праздничной пьянки в Таймене. Тогда-то Лукас сумел убедить Гусятника, что именно благодаря его стараниям раскаялся в своём безбожии и был наставлен на путь истинный. Гусятник краснел и млел, заливаясь в равной мере вином и Лукасовым враньём, и уже на второй день их новообретённой дружбы без раздумий последовал за Лукасом в таверну «У сивого мерина», где столь же доверчиво согласился продолжить задушевный разговор в задних комнатах. Дерек уже ждал там. Он тогда был таким же отчаянным безбожником, как и Лукас, и думать не думал о патрицианском плаще, а отбитые пятки у него болели ничуть не меньше, чем у Лукаса. Обошлись без крови, и орать особо Гусятнику не дали, а так, в целом, оттянулись всласть; хозяин был очень доволен, что гости сумели сделать своё дело тихо и чисто, поэтому не только позаботился о трупе, но и заверил юных рыцарей, что задние апартаменты его таверны всегда в их полном распоряжении.

То были славные времена. Тогда что хотелось, то и делали, обид не прощали, о последствиях особо не задумывались. И если в городе назревала драка — лезли в неё очертя голову, а когда понимали, что дело не по плечу — драпали без малейших зазрений совести. Лукас отчаянно жалел, что те дни прошли. И завидовал Марвину. И злился на него за то, что, щенок этакий, сознательно отказался от всех выгод, которые ему даёт безмозглая и бесшабашная юность.

На этот раз «Сивый мерин» встретил Лукаса заколоченной дверью. Лукас не дал себя обмануть и прошёл через задний двор. Дверь чёрного хода была просто заперта, и Лукасу пришлось довольно долго колотить, прежде чем в смотровом окошке показался расширенный от испуга глаз. Потом Лукас ещё минут пять уговаривал хозяина впустить его и в конце концов уломал обещанием не столько денег, сколько покровительства патрицианцев.

— Хрен знает что! — поприветствовал он хозяина, наконец оказавшись в полутёмном помещении — трактирщик захлопнул дверь и запер её, едва Лукас ступил за порог. — Если уж и ты, любезный, в штаны наложил, то что вообще творится в этом проклятом городе?!

— И не говорите, благородный мой мессер! — жалобно отозвался трактирщик, трясущимися руками задвигая второй засов. — Коль самым честным из нас страшно нос наружу высунуть, куда уж хуже-то?

— Скажи лучше, если даже твои завсегдатаи по углам попрятались, вот тут уж и впрямь хуже некуда, — заявил Лукас, стягивая перчатки. — Ну, давай хоть ты мне объясни, что тут происходит.

— Да Единый знает, что! Чернь вдруг взбунтовалась, ни с того ни с сего.

— Так уж ни с того ни с сего?

— Ну, были сперва слухи там, слушки… знаете, как оно, — трактирщик нервно хихикнул и потёр ладони. — Так винца теперь, может, коль уж зашли?

— Непременно, матерлинского. И тут я ещё гостя жду. Апартаменты-то в порядке?

— А то!

— М-да, надежда, стало быть, есть, — задумчиво заключил Лукас.

— А то, мессер, апартаменты мои так или иначе будут последним местом, которое погорит в этом треклятом городе, — не без гордости сказал трактирщик и, сбегав за вином, возобновил рассказ: — Третьего дня это ещё началось. Сперва на базарной площади драка — ну, подумали, драка и драка, всякое бывает. Кого-то стража порубила, кого-то повесили, к вечеру все и забыли — а тут ночью пожар в Новой! Да не один пожар, где там — весь квартал полыхал, аж возле королевского замка, говорят, видать было! Поджог, не иначе. Ну и потом что ни день — то опять бунт, чернь толпами сбивается и к Первопрестольному прёт, хотя, говорят, они всё на замок собираются, да только где ж им, их дальше Первопрестольного-то никто не пустит…

«Это пока», — без особого энтузиазма подумал Лукас, а вслух спросил:

— Чего они бунтуют-то?

— Да говорят, мол, заговор там какой-то, в замке. Короля, говорят, убили, а наследников-то нет, и сейчас, мол, патрицианцы там в замке с нашей сучьей королевой да сучьим её полюбовником власть делят. Про герцогиню ещё говорят, мол, она-то Артенит, как ни крути. И что, мол, коли Артениты наследуют Святого Патрица, то Единому угодно законного Артенита видеть на престоле, пусть бы и бабу…

Ни хрена себе, хладнокровно думал Лукас, выслушивая эти путаные объяснения. Даже если всё это только слухи — слишком уж возмутительно как для слухов. И слишком точно… Однако теперь всё стало ясно. Сведения о смерти короля просочились в народ, а патрицианцы упустили момент, когда о ней можно было объявить официально, придав событию статус всенародного горя. Теперь люди чувствуют, что от них что-то скрывают, а коль уж скрыли важнейшее — смерть монарха, так бес их знает, что они там задумали? Да, дело-то и впрямь дрянь. Стодневный Хаос в своё время начался по куда более ничтожному поводу.

Одного Лукас никак не мог понять — почему патрицианцы бездействуют. Ну подавят они бунт — а дальше что? Неужели неясно, что теперь народ воспримет в штыки любого претендента на корону, которого выдвинет орден, — и не важно, хоть то будет Алектио, хоть Ольвен, хоть Мессера? Впрочем, как раз к Мессере они, похоже, больше всего расположены…

Лукас ещё какое-то время выслушивал стенания трактирщика, потом, поняв, что ничего нового от него уже не узнает, устроился в задней комнате пустующего трактира и стал ждать Дерека. Он понимал, что прождать ему придётся, возможно, много часов, если не дней, но это был единственный план, который он смог изобрести в сложившихся обстоятельствах. Соваться в замок и вообще в город сейчас было последним, что ему хотелось делать.

Поэтому он стал пить матерлинское и запасся терпением. Впрочем, Дерек явился намного раньше, чем Лукас мог надеяться.

Его преподобие магистр Айберри размашистым нервным шагом вошёл в комнату, где много лет назад они с Лукасом удавили патрицианского стукача. Не проронив ни слова, он швырнул на стол окровавленный меч, сорвал окровавленный плащ и, рухнув в кресло, одним броском закинул на столешницу ноги в окровавленных сапогах. Лукас переставил бутылку, оказавшуюся в опасной близости от его подошв, на другой край стола, и сказал: