Как и другие, Могги на первых порах не могла не поддаться чарам дурного глаза М. М., но теперь овладела собой, развернулась кругом и отважно бросила вызов незваной гостье:

— Сами вы наглая тварь; я иду куда мне вздумается и хотела бы посмотреть, кто меня остановит; и первее всего, мэм, я, с вашего позволения, собираюсь сказать госпоже, чтобы она заперла дверь и не пускала на порог вашу распутную шайку, а потом, мэм, куда пожелаю, туда и пойду; вот так-то, мэм, и других услуг от меня не ждите.

Бросив вызывающий взгляд, Могги прищелкнула пальцами, проделала неуклюжее антраша и бешеным галопом припустила вверх по лестнице с криком: «Заприте дверь, мэм… заприте дверь».

Сделавшись еще белее, чем раньше, М. М., как только пришла в себя, скользнула следом за Могги; она походила на воплощение злого духа — возможно, она и была злым духом? — а в глазах ее горел безумный, убийственный огонь — так бывало всегда, стоило ей впасть в ярость.

На угрюмом лице бейлифа вспыхнула циничная улыбка ожидания: он видел, что обе женщины готовы на все, и надеялся стать свидетелем горячей схватки. Но Грязный Дейви вмешался и все испортил; он остановил свою клиентку и стал хрипло нашептывать ей в ухо какие-то увещевания.

— С какой стати я не могу поступать как мне заблагорассудится со своей собственной… хорошие же это законы, черт возьми!

— Я просто предупреждаю вас, мадам: если вы это сделаете, то нам, вероятно, придется вскоре столкнуться с серьезными затруднениями.

— Я ей шею о перила переломаю, — пробормотала М. М.

— А теперь, ваша милость, если желаете, можете передать со мной привет кому-нибудь в городе, потому что дальше я иду туда, — заглядывая в дверь, произнесла Могги с шутливым реверансом, задорно скосив глаза; вид у нее был такой вызывающий и воинственный, что еще немного — и бейлиф, стоявший у дверей, хлопнул бы ее по спине и воскликнул (если бы знал латынь): «Macte virtute puer!»[55]

— Поймайте эту девку. Не смей шевелиться… стой… держите ее! — крикнула М. М. бейлифу.

Тот хмыкнул.

— Вот что, — вмешался Дейви. — Мадам Наттер говорит не всерьез… так ведь, мэм? Мы вас не задерживаем, имейте в виду. Дверь открыта. Ничего похожего на противоправное заключение или лишение свободы, запомните; а за вашу любезность, мисс, мы вас благодарим. Мы вас не задерживаем, нет. Нет, благодарю. Освободите молодой леди дорогу, мистер Редмонд.

И Дейви вновь стал что-то энергично нашептывать на ухо М. М.

И Могги исчезла. Она направилась прямиком в город, к дому своего друга доктора Тула, но того ждали из Дублина только к утру. Тогда она решилась было пойти в казармы, чтобы оттуда послали солдат — если понадобится, с пушкой — отвоевывать Мельницы. Потом она передумала и вспомнила о добром докторе Уолсингеме, но доктор был слишком бесхитростный человек, чтобы совладать с шайкой прожженных негодяев. Генерал Чэттесуорт жил чересчур далеко и тоже не вполне годился, как и полковник Страффорд; а молодые красавчики, «всякие там капитаны, только посмеются надо мной, да и в судебных делах ничего не смыслят». И таким образом она сделала выбор в пользу отца Роуча.

Жилище отца Роуча стояло на Чейп-Лейн первым — всего на этой не особенно длинной улице было два дома. Его выкрашенная в зеленое (традиционный ирландский цвет) дверь вела в средоточие многих ирландских добродетелей (я счастлив это отметить), в ряду коих первое место принадлежит гостеприимству. Когда Могги обогнула угол и спряталась от холодного ветра за дружественными стенами этого дома, до нее донесся громовой голос, который под сладкозвучный аккомпанемент басов волынки исполнял — в весьма декоративной манере — последнюю строфу из «Коллин Ру»{174}.

Почтение к этой божественной мелодии, а также желание еще немного послушать задержали Могги на крыльце, и она застыла с дверным молотком в руках, не решаясь несвоевременным стуком спугнуть гармонические звуки, от источника которых ее отделяли всего лишь ставень и оконное стекло. Когда певец и инструмент одновременно завершили свои партии протяжным неописуемым стоном и хрюканьем, разом пронзительно закудахтал хор женских голосов, иные из которых изливали восторг, а иные — смеялись. Затем заговорил отец Роуч, мелодично и со страстью возгласивший: «Удачи вам, Пат Мэхони!»

Поскольку приятная компания загалдела вся одновременно и отдельных слов было уже не различить, Могги не стала дольше ждать и заколотила в дверь изо всех сил, стараясь перекрыть шум.

Служанка, которая, по всей видимости, находилась в холле, отперла почти мгновенно; с возбужденным хихиканьем она быстро приветствовала Могги, за руку втянула в холл и захлопнула за ней дверь, и, повторяя: «Как у тебя дела, все в порядке?», обе соседки принялись трясти друг друга за руки. Служанка священника шепотом затараторила Могги на ухо, что идет свадебное торжество и такого бешеного веселья она никогда еще не видела: какие танцы, а песни, а смех, а затеи; и Могги должна задержаться хоть ненадолго и бросить взгляд на развлечения знати, благо, более чем доступные слуху, они были отчасти доступны и зрению — через приоткрытую дверь передней гостиной; «а обед будет просто сногсшибательный: говядина, два гуся, целый бочонок устриц» и т. д. и т. п.

Здесь я должен упомянуть, что описанный пир был в известном роде даже более чудесен и романтичен, чем прославленное венчание Камачо Богатого{175}; это лишний раз доказывает ту истину, которой я за долгие годы странствий встречал сотни подтверждений: честная житейская проза зачастую таит в себе в десять раз больше удивительного, чем любые выдумки эпических поэтов, даже самых лучших.

Да, доблестный сэр Джофри был отправлен в темницу по настоянию прекрасной Бруниссенды{176}, которая вслед за тем, едва увидев рыцаря, влюбилась в него и в конце концов отдала ему свою руку. Но что, если б прекрасная Бруниссенда была дамой лет сорока пяти, а то и — клянусь Пресвятой Девой! — пятидесяти, вдовой портного; если бы она и сама отличалась необычайной жадностью до денег, если бы ее доводил до исступления абсурдный баланс, красовавшийся в ее гроссбухе по вине несостоятельного должника сэра Джофри, а последний уклонялся бы от уплаты с помощью бесчисленных хитроумных уловок? В таком случае сочинитель рыцарского романа отверг бы, скорее всего, вышеупомянутый счастливый поворот сюжета по причине его полного неправдоподобия.

Однако добрый отец Роуч лучше понимал человеческую натуру. Мужское и женское начало стремится к слиянию. Возьмем привлекательного мужчину и женщину — не важно какого возраста, но, во всяком случае, заслуживающую этого наименования, — и сведем их вместе; позаботимся, чтобы обстановка благоприятствовала герою, и черт меня побери, если из этого ничего не выйдет. Враждебность помехой не является. Напротив, для завязки лучше она, чем безразличие. Сид начал ухаживания с того, что застрелил голубей своей возлюбленной{177}, чем вызвал ее исступленный гнев. Сид прекрасно знал, что делает. Возбудите только страсть, не важно, какую именно, чтобы в памяти дамы прочно укрепился ваш образ, и можете, вслед за горбуном Ричардом, свататься к своей леди Анне{178} — вас ждет тот же успех, пусть люди поверхностные и назовут такое сватовство противоестественным. Конечно, всему есть пределы. К примеру, я не советовал бы прибегать к этому методу джентльмену пожилому, лысому, прыщавому, с вялым умом и неповоротливым языком — его ждет разочарование. Мой совет предназначается для молодых, сносно выглядящих, для витий из породы златоустов и романтических атлетов с вкрадчивыми манерами.