Впереди обозначилась прогалина свободного пространства, и появилась возможность оглядеться. Атакующие вклинились глубоко во вражеский строй. Впереди шли копейщики, которые методично выбрасывали копья в слабо защищенные тела неприятеля и, выдергивая свои смертоносные острия, быстро отыскивали новую цель. Над сражающимися клубилась завеса удушливой пыли, через которую было видно, что кое-кто из турок, не выдерживая натиска, начинает уже пятиться. Томас открыл было рот, чтобы подбодрить копьеносцев, но тут его конь с пронзительным ржанием вскинулся на дыбы, лягнув при этом турка, полоснувшего коня по шее ятаганом. Бросившись всем весом вперед, Томас вцепился в поводья, в то время как раненое животное бешено взбрыкивало, заставляя обе враждующие стороны тесниться, чтобы не попасть под копыта заходящегося в предсмертной пляске животного. Но вот под конем подогнулись ноги, и он, яростно всхрапнув, пал наземь. По счастью, Томас успел выдернуть из стремян ступни и соскочить прежде, чем оказался бы придавлен крупом. Почуяв, что седок больше не тяготит седла, конь люто взбрыкнул и околел.

Томас отступил на шаг и повернулся лицом к туркам. Среди мелькающих в пыли фигур он присмотрел себе двоих янычаров. В ту же секунду заметили его и они; заметили и набросились так, что заколыхались на тюрбанах страусовые перья. Томас вскинул над собой меч, едва успев парировать первый удар — такой силы, что от мощного лязга клинка о клинок посыпались искры. От пружинистого удара онемело запястье, а ятаган отлетел от наплечника. Второй янычар с поднятым ятаганом нетерпеливо приплясывал рядом с товарищем. На ответный удар по первому врагу явно не было времени: конфуз. Томас, повинуясь инстинкту, изо всех сил двинул гардой меча янычару по лицу. Удар пришелся в цель, сломав тому нос и пропоров щеку. Неприятель отшатнулся, а затем неестественно выпрямился — неестественно потому, что из живота у него торчал окровавленный кончик копья. Воин аллаха рухнул на колени и согнулся в позе, похожей на молитвенную, а сзади ему башмаком в спину уперся испанец, который, стиснув от усердия зубы, не без труда выкорчевал свое копье, увязшее в складках одежды.

Поблагодарить было некогда даже кивком: второй янычар уже привстал на носки в готовности нанести удар. На мгновение шум окружающего боя словно отдалился, как будто они вдвоем уединились в некоем частном поединке. Пузырь мнимого затишья лопнул вместе с тем, как в воздухе неистовой дугой сверкнул османский ятаган. Томас шатнулся вбок, наугад ударив туда, где должна была находиться машущая оружием рука янычара. Клинок как будто сам нашел янычару запястье и отсек его. Ятаган вместе с ладонью отлетел на несколько футов и шлепнулся на пыльную землю. Враг с животным воем кинулся на рыцаря и единственной рукой зацарапал по латному воротнику. Резким ударом Томас оттолкнул его и пронзил мечом. Противник упал и заворочался; из раны над сердцем и из обрубленной руки хлестала кровь.

Сквозь пылевую завесу прорвался Ричард.

— Отец! — тревожно воскликнул он. — Вы ранены? Лицо все в крови…

В самом деле, по щеке к углу рта стекало теплое и солоноватое на вкус.

— Пустяки, — устало выдохнул Томас. — Все хорошо.

Подняв меч, он чутко огляделся, но врага в непосредственной близости не было; на расстоянии в пыли мелькали лишь рыжеватые тени, и шум боя как будто утихал.

— Где твой конь? — обернулся он к сыну.

— Застрелен в голову. При падении я еще и потерял меч, ну да вот разжился, — он поднял пику. — Куда нам?

Томас и сам несколько утратил ориентир, а теперь окрестность еще и подернулась пылью. Хотя красноватый диск солнца в небе безошибочно клонился к западу.

— Вон туда. Держись рядом.

Они двинулись на убывающий шум сражения, перешагивая через тела и приостанавливаясь только затем, чтобы прикончить тех из врагов, которые еще могли представлять собой опасность. Пыль начинала понемногу оседать; вот впереди уже приоткрылась местность в направлении залива Святого Павла. Сразу же стало ясно, что турки сломлены. Стаи сарацин оттекали от идущих грозным натиском христиан. Многие бросали оружие и оснастку, чтобы было сподручнее уносить ноги. Испанцы, продвигаясь, без жалости убивали нерасторопных и ослабевших; снисхождения не было ни к кому. В погоню вступили всадники подоспевшего гарнизона Мдины: набрасываясь с фланга, они с грозной лихостью покрикивали, настигая и добивая врага, принесшего на эту землю столько горя и лишений за долгие месяцы осады. Это была уже не битва, а скорее расправа диких, неутолимых мстителей над беспомощными сарацинами. Ни у тех, ни у других не было уже и намека на боевой порядок — так, разрозненные стаи среди голого, изуродованного пейзажа.

Вдвоем с Ричардом они брели по окрестности — через ставшие бесплодными поля, мимо почерневших остовов крестьянских построек, спаленных османами. Доспехи давили гнетущим весом, каждый шаг давался с немалым трудом. Кровь на щеке запеклась; со лба тек едкий пот, и намокшая поддева немилосердно корябала кожу. Наконец мили через три они взошли на небольшой подъем с видом на гавань, куда когда-то, во время оно, прибыл святой Павел, дабы обратить сердца островитян в новую веру мира и всеобщего братства. Только картина, что открывалась взору сейчас, больше напоминала мрачное видение ада.

Османские солдаты оказались прижатыми к прибрежной полосе. Небольшие группки из отчаяния напускались на своих преследователей и бились, бились хотя бы за тот пятачок, на котором стояли. Сотни других забредали в воду и вплавь пытались добраться до своих кораблей, дремлющих на рейде. Между галерами и отмелью озабоченно сновали мелкие суда — баркасы, лодки, — стремясь вывезти как можно больше своих. Между тем к чающим спастись подбирались испанцы и, безжалостно закалывая тех, до кого могли дотянуться, не вполне по-христиански обшаривали их на предмет поживы, а затем бросали и шли к следующим. Не было мирно и у лодок: турки, тесня друг друга, набивались в них так, что удивительно, как те не шли ко дну.

Одна из уже переполненных посудин, гребцы которой веслами отгоняли лезущих, безумно раскачивалась и наконец перевернулась, опрокинув всех в море. Вода отмели приобретала мутно-багряный оттенок, и розоватая пена прибивалась к берегу там, где его нежно полизывали мелковатые волны.

— Глянь-ка туда, — указал Ричард.

Примерно в четверти мили у воды все еще храбро сражался один из отрядов янычаров, числом с сотню. Дрались в основном копьями, а помогала им горстка аркебузиров, с завидным хладнокровием постреливающая в азартно наседающих испанцев. Среди стоящих полумесяцем турок выделялся некто осанистый, в шелковых одеждах и тюрбане с каменьями.

— Ого, сам Мустафа-паша, — сипловато выдохнул Томас. — Если его возьмут, для султана это будет полный срам.

— Ну так давайте же! — Ричард, вскочив, уже спешил с копьем вниз по откосу. — Надо его брать!

— Стой! — крикнул ему вслед Томас. — В смысле, дождись меня.

Предвечернее солнце, снижаясь, отбрасывало на сцену побоища длинные тени. Сумрачно, с ржавым от крови и пыли оттенком поблескивали доспехи христианских солдат, вершащих свое убийственное ремесло.