Мы уже показали, как число л используется в пирамиде, и больше не будем возвращаться к этому вопросу. Хотя консервативные ученые считают это соотношение случайным, они не оспаривают сам факт. Но следует ли нам серьезно относиться к тому, что этот монумент может рассматриваться как модель Северного полушария Земли, спроецированного на плоскость в масштабе 1:43 200? Давайте вспомним некоторые цифры.

Согласно современным оценкам, основанным на измерениях, произведенных с помощью спутников, длина окружности экватора Земли составляет 40 075,7 километра, а полярный радиус равняется 6356,9 километра. Периметр основания Великой пирамиды равняется 920,85 метра, а высота 146,63 метра. Нетрудно вычислить, что коэффициент масштабирования хотя и не абсолютно точен, но очень близок к вышеназванному числу. Расхождение становится еще меньше, если учесть приплюснутость земного сфероида с полюсов. Расчеты показывают, что отклонение масштаба от величины 1:43 200 не превышает десятых долей процента.

Иными словами, в течение Темных веков западной цивилизации, когда знания о размерах нашей планеты были утрачены, для их восстановления требовалось лишь измерить высоту и периметр основания Великой пирамиды и умножить их на 43 200.

Насколько случайна величина этого масштаба?

Здравый смысл подсказывает, что она вовсе не случайна. Позвольте напомнить, что число 43 200 относится к ряду, описывающему явления прецессии. Числа из этого ряда постоянно фигурируют в древних мифах. Конечно, повторение этих чисел в мифах может быть просто совпадением, и выбор масштаба соотношения между Землей и Великой пирамидой тоже мог быть случайным. Но тот факт, что сходные числа фигурируют в разных случаях, уже указывает на определенную закономерность. Подобно тому, как тевтонский миф о стенах Валгаллы ведет нас к прецессионному числу 432 000, приглашая нас подсчитать воинов, идущих на войну с Волком (500 + 40 × 800 — см. главу 33), так и Великая пирамида ведет нас к прецессионному числу 43 200, демонстрируя через число 2л, что пирамида может быть масштабируемой моделью Земли, а затем приглашая вычислить этот масштаб.

Совпадающие следы?

В Эль-Минье машины сопровождения оставили нас, но солдат в штатском ехал с нами на переднем сиденье до самого Каира. Мы остановились на ланч в оживленной, шумной деревушке и покатили дальше на север.

На протяжении всего пути меня не покидали мысли о Великой пирамиде. Все же не случайно такое огромное и бросающееся в глаза сооружение заняло ключевое в географическом и геодезическом смысле положение, к тому же на участке земной поверхности, который был задуман и «вычерчен» в виде символического прямоугольника длиной ровно семь градусов по меридиану. Но особенно меня заинтересовала функция пирамиды как трехмерной картографической проекции Северного полушария, поскольку эта проблема перекликалась с совершенными картами мира, описанными в части I. Эти карты, где использовались сферическая тригонометрия и ряд сложных проекций, дали право профессору Чарлзу Хэпгуду говорить о документальных свидетельствах того, что во времена Последнего ледникового периода на Земле существовала развитая цивилизация с глубокими познаниями о земной географии. Теперь перед нами находилась Великая пирамида с ее отображением Северного полушария, к тому же в весьма своеобразной проекции. Как объяснял один специалист:

Возможно ли, что уцелевшие копии или компиляции на основе древних карт (как, например, карта Пири Рейса) восходят к документальным источникам, порожденным той же культурой, которая блистательно воплотила свои географические и геодезические познания в Великой пирамиде и в тщательно рассчитанной «геометрической» форме территории Древнего Египта?

Я не мог забыть, что Чарлз Хэпгуд и работавшие с ним люди потратили несколько месяцев, чтобы найти центр картографической проекции карты Пири Рейса. Полученный ими ответ гласил, что этот центр расположен в Египте, или, точнее, в Верхнем Египте (в Асуане), где, как мы уже знаем, на официальной южной границе на широте 24°06′ находилась астрономическая обсерватория.

Нечего и говорить, что точные астрономические наблюдения были очень важны для расчетов окружности Земли и определения широты. Но за сколько лет до начала исторического периода древние египтяне и их предшественники проводили такие измерения? И действительно ли они получили свое искусство, как честно признавались в своих преданиях, в наследство от богов, некогда обитавших рядом с ними?

Штурманы «ладьи миллионов лет»

Богом, который, по убеждению древних египтян, научил их предков астрономии, был Тот: «Он, кто знает небеса, звездочет, измеритель Земли и всего, что есть на ней».

Обычно изображаемый в виде человека в маске сокола, Тот был лидером элитной группы богов Первого Времени, которые доминировали в религиозной жизни Древнего Египта от начала до конца его цивилизации. Это были великие боги-Нетеру. Хотя в каком-то смысле их считали сотворившими самих себя, в то же время открыто признавалось, что у них существует какая-то особая связь с другой страной — сказочной и далекой землей, называемой в древних текстах Та-Нетеру, или Страна богов.

Считалось, что у Ta-Нетеру существует конкретное земное расположение где-то далеко к югу от Древнего Египта, за морями и океанами — даже дальше Пунта, страны пряностей; последняя предположительно находилась на побережье Сомали в Восточной Африке[61]. Как будто для окончательной путаницы, Пунт тоже иногда называли Божественной землей, Страной богов; она была источником сладостно пахнущих ладана и мирры, к запаху которых боги относятся особенно благосклонно.

Другой мифический рай, также связанный с Нетеру, — Обитель блаженных, куда иногда забирают лучших из людей и которая «расположена за широким водным пространством». Как писал Уоллис Бадж в своем труде «Осирис и концепция возрождения в Древнем Египте», «египтяне верили, что до этой страны можно добраться лишь на лодке или с личной помощью богов, которые могут доставить туда своих любимцев…». Те, кому повезет туда проникнуть, оказываются в волшебном саду, «на островах, по каналам между которыми струится вода, отчего они всегда зелены и плодородны». На островах в этом саду «пшеница достигала высоты в пять кубитов (два с половиной метра), в том числе два кубита — колосья, и три — стебли, а ячмень вырастал до семи кубитов, из которых три кубита приходились на колосья и четыре — на стебли».