Несмотря на это, возражали ему многие, поскольку были решительно против союза короля с датским военачальником. На нее оказывалось сильное давление, чтобы она переводила для Торкелла всю эту быструю и грубую перепалку, хотя Эмма подозревала, что он и сам понимал намного больше, чем показывал окружающим.

– Странно, что король поручил вести эти переговоры кому-то другому, пусть даже Идрику, – заметил отец Мартин. – Может быть, последствия того падения с лошади до сих пор беспокоят его? Он ведь уже не молод.

Эмма задумалась над этим. Она видела серьезное рассечение у него на лбу, и ей сказали, что ему требуется помощь, чтобы ходить. Но если Этельред на самом деле страдал от боли, он это искусно скрывал. Ей было хорошо знакомо такое мрачное настроение короля, и причиной его раздраженного молчания она считала не боль, а бурлящую в нем злость, которую ему далеко не всегда удавалось сдерживать.

Она уже хотела сказать об этом вслух, но тут появился слуга, который сообщил, что ее хочет видеть король.

– Это, должно быть, какая-то ошибка, – протестующим тоном сказала Уаймарк. – Она только что вернулась из главной залы и даже не успела еще толком отдышаться.

Однако слуга был непреклонен и стоял на своем: король находится в своих покоях и королева должна прийти к нему туда.

– Похоже, Этельред готов нарушить свое молчание, – сказала она Уаймарк, когда та помогала ей надеть плащ.

Брови ее подруги были озабоченно нахмурены, потому что они обе понимали, о чем там пойдет речь. Эмма сжала руку Уаймарк, чтобы успокоить ее, однако, когда она следовала за человеком, присланным за ней от короля, сердце у нее самой билось тревожно.

Она нашла Этельреда сидящим в большом кресле с выставленной вперед забинтованной ногой. Его единственный помощник, дворецкий, что-то читал ему вслух – видимо, какие-то письма, – но, когда она вошла в комнату, пронзительный голос Хьюберта мгновенно стих.

Когда она подошла к королю, он бросил на нее мрачный взгляд. «Да, – подумала она, – все это будет весьма неприятно».

Поскольку разговор предстоял явно официальный, она присела в почтительном реверансе. Однако он не попросил ее подняться, и тут она поняла, что он хочет, чтобы она встала перед ним на колени. Тем не менее она не собиралась покоряться ему со смиренно потупленным взглядом, точно кающаяся грешница. Она гордо подняла подбородок и спокойно ответила на его жесткий взгляд, ожидая, когда он заговорит.

– Вы сегодня продемонстрировали великолепное знание датского языка, миледи, – проворчал он. – Какое удовольствие вам, должно быть, доставляло все эти годы держать меня в неведении насчет этого вашего умения, чтобы теперь в конце концов выставить меня круглым дураком. И, если вы думаете, что мне было приятно выяснить, что моя королева может столь успешно общаться с моими врагами, вы жестоко ошибаетесь.

– Милорд, до сих пор я не видела никакого смысла раскрывать что-то такое, чем могла бы вызвать ваши подозрения относительно того, не являюсь ли я каким-то образом союзницей датчан.

– Это не ваша забота – определять, что имеет для меня смысл, а что нет!

– Значит, тогда это не имело смысла для меня, – сказала она. В памяти всплыло горькое воспоминание о том, как он избил ее в первые дни после свадьбы. Она упрекнула его за то, что он приказал истребить датчан, обосновавшихся в его королевстве, за что была избита до крови. Но дальнейшие размышления об этом могли разозлить ее, а злость не была ей помощником сегодня, поэтому она отбросила это горестное воспоминание в сторону. – Теперь же, когда Торкелл присягнул вам на верность, мое знание его родного языка может пригодиться вам. И это уж на ваше усмотрение, милорд, использовать его или нет.

– О да, я действительно буду использовать его, – резко бросил он, – поскольку вы настолько втерлись в доверие к Торкеллу, что он больше никого, кроме вас, слушать не хочет. Только не нужно заявлять, что вы действуете ради моего блага, Эмма. Я вас слишком хорошо знаю. Торкелл – лишь еще одно имя в длинном списке ваших союзников, поскольку вы продолжаете руководствоваться ложным представлением, будто можете претендовать на какую-то власть при моем дворе. Это вам не Нормандия, миледи, хоть я не сомневаюсь, что вы об этом очень сожалеете.

– Милорд, вы понимаете меня превратно, если считаете, что я домогаюсь власти для самой себя. Я лишь ищу, как защитить своих детей.

– Я не верю вам. Да и с чего бы мне верить, если вы сами признались, что лгали мне в течение десяти лет? Я мог бы сделать так, чтобы вы быстро оказались по другую сторону пролива, лишенная титулов, земель, короны – всего того, что, как я думаю, наиболее дорого вашему сердцу. Наслаждайтесь пока что вашей крошечной сферой влияния, Эмма. Она будет у вас недолго, обещаю вам. – Он наклонился в ее сторону; в глазах его горела открытая злоба. – Я предупреждаю вас. Если вы решите каким-либо образом использовать вашего нового союзника против меня, – сказал он, и голос его угрожающе понизился, – я рассчитаюсь за это в семикратном размере. Расплата близится, Эмма, не забывайте об этом.

«Нет, – подумала она. – Этого она точно не забудет».

Когда он отпустил ее, она сделала еще один грациозный реверанс, после чего сознательно вышла из комнаты неторопливым размеренным шагом. Несмотря на угрозы, она все еще была английской королевой, и, что бы он ни делал, этого ему не изменить. Теперь – хотя бы потому, что она принесла ему троих детей. Они должны стать ее щитом в борьбе против него.

Тем не менее она вся дрожала, потому что этот разговор очень встревожил ее.

Она не пошла обратно в свою комнату, а поднялась по ступеням лестницы, которые привели ее на площадку, тянувшуюся вдоль частокола. День уже угасал, и затянутое облаками небо хмурилось. Королевские пристани, на которых днем царила суматоха, сейчас опустели, лишь тихо катила свои воды Темза, поверхность которой была совершенно гладкой. Некоторое время она стояла там и смотрела на безмятежное спокойствие большой реки, которое саму ее покинуло.

Этельред заявил, что у нее есть союзники – даже целая сфера влияния, – однако для нее самой это казалось большим преувеличением, очень далеким от действительности. Да, ее поддерживал Торкелл, но каждый из присутствовавших сегодня на королевском совете так или иначе пострадал от армии Торкелла: выжженные земли, ограбленные церкви, изнасилованные дочери, убитые сыновья. У них были все основания ненавидеть Торкелла и бояться его, а также подозрительно относиться к королеве, которая вдруг завела дружбу с их врагом. Она видела враждебность на их лицах, и теперь у нее не было надежды найти себе союзников среди них.

Возвращаясь в мыслях к событиям, произошедшим в церкви Всех Святых, она вновь и вновь задавалась вопросом о правильности решений, принятых ею там. Разумно ли было связывать свою судьбу с датчанами? Действительно ли Эльфех хотел этого? Она до сих пор мучилась и переживала по этому поводу, хотя в лице Торкелла она обрела мощного защитника для себя самой и своих детей. А если уж на то пошло, то и защитника для всего королевства.