Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
За день до операции Мориц забрал свой новый «ситроен». Ронни с гордостью вручил ему ключи. Слишком большой, подумал Мориц, слишком броский, слишком элегантный для меня. Он даже сначала не сел внутрь, а почтительно обошел вокруг машины. Затем скользнул за руль, вдохнул запах новой кожи и вспомнил тот день, когда Виктор приехал на своей «богине». Как же быстро летит время. «Богиня», которая тогда казалась пришелицей из будущего, по сравнению с футуристическим «Ее Величеством» – неуклюжая старушенция. Взглянув в зеркало заднего вида, Мориц подумал, что он-то сам не особо изменился с тех пор. Но и это было заблуждением. Вот если бы он сейчас встретился с Жоэль. Она точно увидела бы, что он состарился.
* * *
Утром 8 июля, когда Мориц забрал Амаль на станции метро, чтобы отвезти ее к врачу, шел проливной дождь. Сначала она не узнала его, но когда он опустил окно, она выскочила из-под козырька здания и забралась в машину. На ней было коричневое платье, в котором она выглядела более консервативной, чем на самом деле. Она вскользь похвалила машину и спросила, как он спал. Как будто Мориц был главным человеком, ради которого все сегодня затевалось. Он встроился в поток машин, и она включила радио погромче. I’ll be there, песенка «Пятерки Джексонов». Дворники боролись с потоками воды, а Мориц не знал, что сказать. Его напряженное молчание создавало ощущение неловкости, но он ничего не мог с собой поделать.
– Вы уверены, что не хотите ребенка? – спросил он, когда они остановились на красный свет.
– Да, – твердо сказала Амаль, и он кивнул.
Он не собирался влиять на нее. Он только хотел помочь. И все же что-то не давало ему покоя, поэтому он не удовлетворился ответом.
– Почему? – спросил он, хотя и понимал, что она не хочет расспросов. – Потому что собираетесь делать карьеру?
– Нет.
– Потому что обещали отцу получить диплом?
Амаль молчала.
– В первые годы вы с Халилем можете помогать друг другу. И потом, есть ясли. Разные формы общежитий. Сейчас столько всего нового.
Он подождал ответа и, поскольку она и не согласилась, и не возразила, добавил:
– Я думаю, вы были бы хорошей матерью.
Повернувшись к ней, он увидел, что она плачет.
– Знаете, я по пять раз передумывала каждую мысль. Последние несколько ночей я совсем не сплю.
– Простите. Я не хотел вас задеть.
Амаль прислонилась головой к стеклу, по которому хлестал дождь. Она похожа на француженку с фотографии, подумал Мориц. Только без солнечного света.
– А что, если я умру, – сказала она.
Мориц оторопел.
– Я не хочу, чтобы мой ребенок рос без матери.
– Почему вы должны умереть? Вы молоды.
– И что? Моей матери было всего тридцать шесть, когда она умерла.
– Но… то был сорок восьмой год, это чрезвычайные обстоятельства.
– Сорок восьмой так и продолжается.
В этот момент Мориц почувствовал в Амаль нечто такое, что потрясло его, – несмотря на все различия, она остро напомнила ему Ясмину, в точности то же чувство экзистенциальной незащищенности и неуверенности.
Они молча ехали под дождем, пока не добрались до клиники.
* * *
Это оказался не какой-то сомнительный врачебный кабинет в подвале, а белая вилла в солидном районе Богенхаузен. Мориц открыл бардачок и достал конверт с деньгами. Амаль положила его в сумочку и собралась вылезти из машины.
– Подождите, – удержал он ее.
– Почему вас так волнует, что я делаю с ребенком? – резко спросила она. – Это моя жизнь.
– Потому что у меня есть дочь, с которой тоже собирались такое сделать.
Как только эти слова вырвались из него, он сразу пожалел об этом. Ни в коем случае нельзя было опять показывать свое лицо. Амаль была удивлена.
– Но вы же говорили, что у вас нет детей?
– Она приемная. – Он обрадовался, что объяснение правдивое. – Но я люблю ее как собственного ребенка. И когда я представляю себе, что она могла не родиться…
Амаль отпустила ручку дверцы.
– А что произошло?
– Я познакомился с ее матерью, когда та была беременна. Она была очень молода. Отец ребенка оставил ее. И… родители повезли ее к врачу… – Он указал на белую виллу под дождем: – К такому же. Когда они вместе вышли из машины, она убежала. Она решила родить ребенка вопреки всему.
– А вы?
– Я был другом семьи. Присутствовал при родах. Наблюдал, как малышка растет. И в какой-то момент стало ясно, что мы – родные.
Амаль явно тронул его рассказ.
– Тогда это было очень непростое решение. Но эта девочка стала самым важным человеком в моей жизни.
Дождь бил по окнам. Возведя стену воды между ними и миром.
– Когда я был молодым, я полагал, что в жизни бесконечно много возможностей. Если одна дверь закроется, то откроется другая. Но на самом деле жизнь состоит всего из нескольких мгновений, в которые все и решается. И ничего больше. И понимаешь это, только оглядываясь назад. Именно такой момент сейчас.
Амаль беспокойно раздумывала.
– Когда ваша мать была беременна вами, в Яффе… если бы она знала, что умрет так скоро, она решила бы не рожать?
– Нет, никогда.
– И вы все равно добились многого, сами. Я очень хотел бы защитить свою дочь от всего, что потом случилось. Но это невозможно.
Амаль боролась с собой. Потом открыла дверцу и вышла из машины. Мориц сказал себе, что не имеет права останавливать ее. Сквозь завесу воды Мориц увидел, что она неподвижно стоит возле машины, под проливным дождем. Взяв зонт, он вылез и раскрыл зонт над ее головой. Она шагнула к нему, встала так близко, что он почувствовал тепло ее тела. Он инстинктивно обнял ее, и она положила голову ему на плечо. Так они простояли несколько минут, а тяжелые капли били по асфальту вокруг их ног. Внезапно дождь начал стихать. Небо посветлело, дробь по асфальту становился все тише, и вот уже густо капало только с деревьев. Амаль отпрянула от Морица, но теперь все было иначе. Они оба чувствовали это, хотя не произнесли ни слова. Амаль встряхнула рукой мокрые волосы, а Мориц убрал зонт. Потом они сели в машину.
– Я голодна, – сказала она.
И улыбнулась, так что он почувствовал и ее ранимость, и ее желание жить. Как бы ему хотелось снова стать таким же молодым.
* * *
Амаль ела так, словно три дня постилась. В первой же булочной она заказала крендель с маслом, шоколадный рогалик и булку с паштетом и