Потом был тот ужас в его машине, ей даже не хотелось потом и вспоминать. Она сказала нет, и он ударил ее и заявил, что он заслужил это, вытерпев всю ту ерунду, а к тому же кто еще там есть? Кого еще она найдет себе? И ей даже не пришло в голову, что никто тоже вариант.

Она приложила арнику к темно-лиловым синякам на ляжках и зеленовато-желтому на животе. И, несмотря на всю ее храбрость, ей не хватило духа жить с ним так, и она вышла за него замуж, потому что так надо, но сохранила свою фамилию, ее собственную фамилию как последнюю крупицу независимости, оставшуюся в ней. Вот так это и случилось.

Когда она сказала матери, потому что считала, что у них не было секретов друг от друга, мать кивнула и сказала нечто непонятное:

– Она была права, и жалко, что я не могу сказать ей, что она была права.

– Она? Кто?

Лидди что-то писала за своим письменным столом, тем самым, которым теперь, через сорок лет, пользовалась Стелла. Она перестала писать и сложила бумагу.

– Моя сестра. Я очень любила ее. А теперь, моя птичка, беги в кладовку и принеси немножко того фруктового пирога миссис Бидл; мы выпьем чаю и прикинем наши планы. Вот увидишь, я все улажу.

Стелла росла с уверенностью, что Лидди волшебница и обладала непонятной силой. Самым ярким примером стало то, что через неделю после смерти мамы Стелла потеряла мужа, сраженного безжалостными орудиями немцев во время Дня Д, не успел он даже выйти на берег Франции, и его тело унесли в море волны. Растить ребенка вместо ухода за шестью истощенными, испуганными эвакуированными женщинами, страдающими недержанием мочи, было легко, все равно что прогуляться по саду. В конце концов, мать тоже растила ее совершенно одна. И Стелла легко могла справиться. И она справилась. Смерть укрепила ее. Она сознавала, как ей повезло. Нечего было жаловаться, когда вокруг них рушился мир. Вот она и справилась со всем.

* * *

В конце июля 1981 года Стелла стояла ранним утром у могилы матери, держа несколько последних роз – сорта альбертина, бледно-розовых и лиловых, слегка косматых, восхитительных. Вокруг стояла тишина, только странно звякали колокола на церковной колокольне – готовились к праздничному перезвону после Королевской свадьбы. Стелла считала себя равнодушной к таким церемониям, но что-то – юный возраст невесты, странная смесь в ней страсти и пассивности, последний вздох истеблишмента, его агония или невероятная одержимость ее маленькой внучки Джульет этим событием? – Стелла не очень понимала причину, но что-то завораживало ее, и ее тоже захватил радостный патриотизм этого события. Она поклонилась своим умершим брату с сестрой и отцу, которого никогда не видела, и бережно положила розы у подножия маминого памятника.

– В этом году они чудесные. – Стелла часто разговаривала с могилой Лидди. – Восхитительный аромат. Не знаю почему. Пожалуй, из-за дождей.

Лидия Дайзарт Хорнер 1874−1944

Май – лучший месяц,

потому что в мае поют соловьи

Ей пришлось повоевать за такую надпись на могильном камне! Викарий счел ее излишне мирской. Но именно этого она и хотела для любимой матери, которая больше всего любила сад в мае, когда его пышное великолепие было еще впереди.

Оставив розы и дотронувшись артритной рукой до камня, Стелла направилась через кладбище к старой железной калитке и вошла в сумрак тисовой рощи. Пели птицы. Маленькая Джу и ее друг Эв бегали в саду, она пела, он что-то высматривал в кустах, заглядывал под пни. Иногда они говорили что-то друг другу и возвращались к своим занятиям. Его черная голова скрывалась за кустами, ее золотисто-рыжая крутилась, глядя в разные стороны. Стелла стояла и смотрела на них, радуясь. Солнце поднималось к зениту. Ночью прошел дождь, но день обещал выдаться ясным.

Она пошла к террасе, под ногами хрустел гравий. Майкл и Элви были в столовой, убирали посуду после завтрака, и Стелла не спешила заходить и постояла возле дома. Она смотрела, как ее невестка методично вытирала стол, а милый сын ходил по комнате, хватал какие-то предметы, откладывал их в сторону, повинуясь каким-то командам в его собственном мире.

Он был так не похож на нее! У нее перехватило горло, когда она вспомнила, как мальчиком сажала его на колено и рассказывала ему всякие истории. Как ее родители приехали в этот дом – как мама Лидди провела детство и юность в Хайгейте, про кладбище, разгульного дядю Пертви, ужасную мисс Брайант и безвольного отца; про милую Мэри, мамину сестру, и Далбитти, лучшего друга ее отца, который перестроил этот дом по просьбе Неда. Про Элен, мать Лидди, которая выросла в Соловьином Доме, а потом вышла замуж за их отца. Про детей Лидди и о том, как они умерли, про Зиппору и Дарлинга, про других людей, которые были рядом с Лидди и Недом.

– Потом они убежали и с тех пор жили счастливо, а отец Лидди не смог ее догнать, – сказала она Майклу. Но мальчик слез со своего стульчика и вежливо попросил:

– Мамочка, можно я пойду играть?

– Конечно.

Так что когда у сына и Элви родилась дочка, Стелла без энтузиазма навестила их в Лондоне, но потом заглянула в темные, бархатные глаза девочки.

Мое солнышко, мое золотце, моя любимая девочка.

Джульет впервые привезли в Соловьиный Дом, когда ей было три месяца. Малышка открыла глазки и посмотрела на фигурки гипсовых соловьев на стенах гостиной, потом оглядела всю комнату. Стелла никогда не забудет тот ее взгляд. Словно она уже знала этот дом. Глаза у Джульет так и остались такими же темными и бархатными, носик маленьким и круглым, а густые волосы, золотистые в младенчестве, окрасились рыжиной. В ней не было ничего от Элви, уроженки северных пригородов Лондона и Норфолка. Джульет словно сошла с полотен прерафаэлитов.

– Эв! – позвала Стелла. – Джу? Скоро начнется. Вы будете смотреть?

– Нет, спасибо, – отозвался Эв.

– О да, пожалуйста! – воскликнула Джульет.

Стелла потянула на себя тяжелую заднюю дверь и вошла на кухню.

– Ну что, я включу телевизор? Вчера миссис Би угостила нас глазированными булочками.

– Как любезно с ее стороны, правда? Очень приятно. Сейчас я поставлю чайник. Включайте телевизор. – Элви тихонько вздохнула, и Стелла с любопытством посмотрела на невестку. – Все будет незабываемо и мило. По радио сообщили, что тысячи людей еще с вечера собрались в Гайд-парке. Для них это будет тоже незабываемый день во всех отношениях.

Как и ее мать, Стелла испытывала аллергию к патриотизму во всех его проявлениях, но в ее душе все равно неискоренимо жила любовь к Англии и к тому, что она считала английскими жизненными ценностями.

– Конечно, – ответила она, проглотив грубое замечание, и достала поднос из шкафчика. – Сейчас я приготовлю все к чаю. И мы возьмем арахиса и чипсов. Побалуем себя, пока будем сидеть в гостиной.

– Замечательно! – воскликнула Элви и скрылась в гостиной. Оттуда послышался ее голос. – Майк! Майк, дорогой, иди скорее! Уже скоро! Джульет! Эверетт! Давайте приготовимся, ладно?