– Бальдур! – снова взмолился папаша. – Кабы ты допетрил, что это за дом! Голодом человека морят, санитары чуть что кулаки в ход пускают. И от других больных опять же тычки да пинки. Руки-то у меня дрожат, отбиться не могу, так они еще и жратву отнимают…

Под причитания старикана Бальдур собрался уходить, но отец вцепился в него, не отпускал и все торопливее говорил:

– Тут и кой-чего пострашнее случается. Которые больные расшумятся, так старший санитар делает им укол какой-то зеленой хрени, не знаю, как она называется. Люди от ей бесперечь блюют, прям наизнанку их выворачивает, а потом и дух вон. Мертвехоньки, Бальдур! Ты же не хочешь, чтоб отец твой этак помер, чтоб все нутро выблевал, твой родной отец! Бальдур, сделай милость, помоги! Забери меня отсюда, шибко мне боязно!

Но Бальдур Персике давно был сыт по горло его нытьем. Он силком высвободился, пихнул старика в кресло и сказал:

– Ладно, пока, папаша! Передам мамаше привет от тебя. И не забудь, возле стола лежит сигарета. Жаль, если пропадет!

С этими словами этот истинный сын истинного отца (что тот, что другой – истинные продукты гитлеровского воспитания) вышел вон.

Однако из лечебницы для алкоголиков Бальдур пока не ушел, направился к главврачу, господину доктору Мартенсу. Ему повезло: главврач был на месте и принял его. Учтиво поздоровался с посетителем, и секунду оба настороженно, изучающе смотрели друг на друга.

Потом главврач сказал:

– Как я вижу, вы, господин Персике, учитесь в «наполе», или я ошибаюсь?

– Нет, господин главврач, не ошибаетесь, – гордо отвечал Бальдур.

– Н-да, нынче для молодежи у нас много чего делают, – одобрительно кивнул главврач. – Мне бы в юности такую поддержку. Вас еще не призвали на военную службу, господин Персике?

– От обычной армейской службы я, вероятно, буду избавлен, – небрежно-презрительно сказал Бальдур Персике. – Наверно, получу в управление какую-нибудь большую сельскую территорию, на Украине или в Крыму. Несколько десятков квадратных километров.

– Понимаю, – кивнул врач. – И пока что овладеваете необходимыми для этого знаниями?

– Развиваю командирские качества, – скромно пояснил Бальдур. – Специальными вопросами займутся подчиненные. Я же буду держать их под контролем. И муштровать иванов. Слишком уж их много!

– Понимаю, – опять кивнул доктор Мартенс. – Восток – территория нашего будущего расселения.

– Совершенно верно, господин главврач, через двадцать лет до самого побережья Черного моря и до Урала не останется ни одного славянина. Это будут чисто немецкие земли. Мы – новый рыцарский орден!

Глаза Бальдура за стеклами очков мечут молнии.

– И всем этим мы будем обязаны фюреру, – сказал главврач. – Ему и его соратникам!

– Вы состоите в партии, господин доктор Мартенс?

– К сожалению, нет. Сказать по правде, мой дед совершил опрометчивый поступок, известную ошибочку, понимаете? – И он поспешно добавил: – Но дело полностью улажено, мое начальство ходатайствовало за меня, и я считаюсь чистокровным арийцем. То есть я и есть ариец. Надеюсь, вскоре тоже буду носить свастику.

Бальдур сидел очень прямо. Как чистокровный ариец, он чувствовал огромное превосходство над доктором, вынужденным пользоваться, так сказать, черной лестницей.

– Я хотел поговорить с вами о моем отце, господин главврач, – сказал он едва ли не начальственным тоном.

– О, с ним все в порядке, господин Персике! Думаю, через полтора-два месяца мы сможем выписать его как полностью излечившегося…

– Мой отец неизлечим! – резко перебил Бальдур Персике. – Сколько я себя помню, он постоянно пил. И если вы утром выпишете его как излечившегося, после обеда он явится к нам пьяный. Знаем мы эти излечения. Моя мать, братья и сестра настаивают, чтобы отец провел здесь остаток своих дней. Я присоединяюсь к их пожеланиям, господин главврач!

– Разумеется, разумеется! – торопливо заверил врач. – Я поговорю об этом с господином профессором…

– В этом нет нужды. Мы с вами принимаем окончательное и бесповоротное решение. Если мой отец в самом деле появится дома, он в тот же день снова будет доставлен сюда, причем вдрызг пьяный! Вот так будет выглядеть ваше полное излечение, господин главврач, и поверьте, последствия будут для вас весьма неприятны!

Оба смотрели в очки друг на друга. Но главврач, увы, был трусом: он не выдержал беззастенчиво-нахального взгляда Бальдура, опустил глаза.

– Конечно, у дипсоманов, у алкоголиков, опасность рецидива всегда очень велика. И если ваш папенька, как вы только что рассказали, постоянно пил…

– Он пропил свой кабак. Пропивал все, что зарабатывала мать. И дай мы ему волю, он бы и сейчас пропивал все, что зарабатываем мы, дети. Отец останется здесь!

– Ваш отец останется здесь. До поры до времени. Если позднее, скажем после войны, вы, наведавшись сюда, все-таки решите, что вашему папеньке стало гораздо лучше…

Бальдур снова оборвал доктора:

– Проведывать отца больше никто не будет, ни я, ни мои братья и сестра, ни наша мать. Мы знаем, он здесь в хороших условиях, и этого достаточно. – Бальдур пристально посмотрел на врача, задержал на нем взгляд. До сих пор он говорил громко, почти командным тоном, теперь же понизил голос: – Отец рассказал мне об уколах, господин главврач, о некой зеленой субстанции…

Главврач слегка вздрогнул.

– Это чисто воспитательная мера. Изредка применяется к строптивым пациентам помоложе. Возраст вашего папеньки уже не позволяет…

Его снова перебили:

– Отцу уже кололи эту зеленую субстанцию…

– Исключено! – воскликнул врач. – Простите, господин Персике, здесь явно какое-то недоразумение!

– Отец сообщил мне об одном таком уколе, – строго произнес Бальдур. – И сказал, что укол ему помог. Почему данное лечение не продолжается, господин главврач?

Врач был в полном смятении:

– Но, господин Персике! Это же чисто воспитательная мера! Пациента потом часами, а то и по нескольку дней рвет!

– Ну и что? Пусть рвет! Может, ему нравится блевать? Меня он уверял, что зеленый укол ему помог. Он прямо-таки мечтает о втором. Почему вы отказываете ему в этом средстве, если оно ему на пользу?

– Нет-нет! – поспешно сказал врач. И, сгорая от стыда, добавил: – Тут явно какое-то недоразумение! Я никогда не слышал, чтобы пациенты…

– Господин главврач, кто понимает пациента лучше, чем родной сын? А я, надо сказать, у отца любимый сын. И действительно буду весьма вам обязан, если вы прямо сейчас, в моем присутствии, распорядитесь, чтобы старший санитар или как его там называют, немедля сделал моему отцу такой укол. Тогда я пойду домой, как говорится, со спокойным сердцем, потому что исполню отцово желание!