Но злодеяния творила не Судьба, а Жюльет. И Мэтью.

Маркус сразу определял, кем из них совершено очередное убийство. Жюльет действовала варварски, оставляя зияющие раны. Следы борьбы указывали, что жертвы пытались ей сопротивляться. Мэтью был хирургически точен. Одним быстрым движением он перерезал горло.

Как у Вандерслиса.

От семьи Маркуса осталась совсем горстка, включая Рэнсома. Кто-то сумел надежно спрятаться. Иные убрались как можно дальше.

– Больше чтобы никаких детей, – сказал Мэтью. – Филипп дал на этот счет строгие приказания.

– Передай деду, что его послание получено.

Маркус сидел, обхватив голову ладонями, за тем же столом, где еще недавно собиралась его семья. Шутили, препирались, рассказывали разные истории, не замечая, как летит время.

– Как трагично! – с сарказмом произнесла Жюльет. – Сколько напрасно загубленных жизней!

Маркус зарычал, побуждая ее продолжать. Жюльет хватило ума отвернуться, а иначе… Иначе Маркус вырвал бы ее сердце, и пусть бы потом Мэтью пировал на его костях.

– Я тебе никогда этого не прощу, – пообещал он Мэтью.

– А я и не жду твоего прощения, – ответил Мэтью. – Но это нужно было сделать.

11 июля

Два месяца. Столько времени понадобилось, чтобы вампирская кровь Мириам начала укореняться в теле Фиби. Некоторые телесные и эмоциональные изменения были едва заметными. Фиби и сама не сразу их ощущала. Но в другие моменты – вроде того вечера на набережной Сены, когда она встретила Стеллу, – перемены в ее теле были вполне очевидны. В остальные дни, рассматривая себя в зеркале, Фиби видела привычное лицо.

Однако приближалась следующая стадия ее вампирского развития – стадия оперившегося птенца, и Фиби все отчетливее понимала, что больше уже не является теплокровной. Все ее пять чувств обрели лазерную остроту и точность. Для вампира не существовало такого понятия, как фоновый шум. Треск сверчка звучал так громко, словно рядом играл духовой оркестр. Когда Фиби слышала на улице разговоры теплокровных по мобильным телефонам, ей казалось, что люди кричат во все горло. Фиби боялась свихнуться от этого гама. Ее отчаянно тянуло вырывать мобильники из рук болтающих теплокровных и давить их каблуками. Зато музыка… музыка была истинным наслаждением. Никто ей не рассказал, какой восторг она станет испытывать от музыки. Будь то классическая вещь или попса, Фиби казалось, что звуки заменяют ей кровь в венах.

Вампирское обоняние уже не позволяло ей распределять ощущения на те же пять видов, как у теплокровных: сладкое, соленое, кислое, горькое и острое. Фиби достаточно было принюхаться к человеку или животному – и она знала, какая у них кровь и приятно ли ей будет кормиться от них. Нюхать было гуманнее, чем кусать, и это вызывало меньше удивленных человеческих взглядов.

Гуляя с Джейсоном по улице Мэтр-Альбер, Фиби узнала, что от ведьм исходит приторно-сладкий запах. В прежней жизни она была большой сладкоежкой и до сих пор останавливалась перед витриной кондитерской «Ладюре», чтобы понюхать знаменитые миндальные пирожные и полюбоваться яркими красками, но от запаха ведьм у нее сводило живот. Фиби не представляла, как теперь выдержит общество Дианы. Возможно, потом она станет менее восприимчивой или научится различать сильные и слабые оттенки, как у духов?

Вместе с чувствами изменилась и память Фиби, но, увы, в обратную сторону, потеряв прежнюю остроту и став более фрагментарной. Когда-то она помнила цвет платья, которое надевала на день рождения десять лет назад. Она помнила стоимость каждой своей сумочки и названия всех полотен Ренуара в установленном хронологическом порядке. Нынче она постоянно забывала номер мобильника Фрейи.

– Что со мной происходит? – спросила Фиби у Франсуазы после безуспешных попыток найти солнцезащитные очки. – Хочу вынести Персефону в сад, но там слишком яркий свет.

Было восемь часов утра. На небе – серая облачность, однако даже такой свет все еще раздражал глаза Фиби.

С помощью Франсуазы очки были найдены, но теперь исчезла Персефона. Кошку нашли в домашней прачечной, где та мирно спала в корзине на груде грязного белья Мириам.

– У всех манжасанов бывают нелады с памятью, – сказала Франсуаза. – А чего ты ожидала? У тебя теперь в мозгу собралась такая куча разных сведений, что ему их не удержать. И чем дальше, тем это будет становиться только хуже.

– Ты не шутишь? – забеспокоилась Фиби, ведь об этом ей никто не рассказывал. – Как же я вернусь на работу?

Когда имеешь дело с произведениями искусства, хорошая память просто необходима. Нужно помнить стилевые особенности, изменения в технике работы того или иного художника и переход с одних материалов на другие, да к тому же держать в памяти великое множество другой информации.

– Я намерена вернуться на работу, – твердо заявила Фиби.

– Это ты так думаешь. – Франсуаза с сочувствием посмотрела на нее и прикрыла Персефону одной из футболок Мириам с надписью «МОДА – ВСЕГО ЛИШЬ ОТНОШЕНИЕ», однако Фрейя была с ней не согласна.

Фиби все больше убеждалась, что жизнь вампира состоит из тонкого баланса приобретений и потерь. Были потери временные, к числу которых она относила паузу в работе. Были постоянные: например, она больше не чувствовала вкуса мороженого. Но были и приобретения.

В один из дней Франсуаза застала Фиби разглядывающей последнюю отметину на дверном косяке. К радости Фиби, она выросла на целый дюйм.

– Твоя учительница уже здесь, – сообщила Франсуаза, подавая ей выстиранное облачение для урока танцев.

– Я быстро, – ответила Фиби, красным маркером пометив дату на косяке.

Фрейя попросила ее больше не царапать древесину ногтями, предложив маркер. От него пахло вишнями и еще какой-то неизвестной химией.

– Франсуаза, а я подросла.

– Тебе еще расти и расти, – ответила Франсуаза.

– Знаю, знаю, – засмеялась Фиби.

Критические замечания служанки уже не задевали ее так, как прежде.

– Помощь нужна? – спросила Франсуаза.

– Спасибо, я сама. – Фиби уже могла одеваться, не срывая пуговиц с блузок и не ломая молнии.

Она сбросила пижаму и халат. То и другое было шелковым и не вызывало зуда и потертостей на коже. Прежде зуд вырывал Фиби из неглубокой вампирской дремы по ночам. У нее и сейчас еще сохранялась повышенная чувствительность, даже по сравнению с другими молодыми вампирами. Ткань, свет, звук – все это могло спровоцировать всплеск раздражения. Но Фиби знала о подобных ловушках и почти научилась не попадаться в них.

Фиби сунула ноги в трико, стараясь не дотрагиваться ногтями до заплаток – следов ее прежних попыток совладать со скользким нейлоном и лайкрой. Сейчас розоватое трико обтянуло ее ноги без складок, а главное, без новых дыр. Затем Фиби надела верхнюю часть балетного костюма с тонкими лямками. Несколько раз она разрывала их пополам, и лямки приходилось заменять. Фиби осторожно поправила лямки, чтобы не было перекосов, посмотрелась в зеркало и надела балетные туфли.