Бюрчя не без усилий над собой разжал пальцы и принялся трясти его, тормошить. Лиджи был недвижим. Бюрчя от страха чуть не лишился рассудка. И тут на глаза табунщика попалась поваленная набок бортха. Он направил струйку самогона в приоткрытый рот, но едкая влага угодила сначала в ноздри. Лиджи зашевелился, чихнул, посиневшее было лицо его оживело. Он сел и обалдело уставился на Бюрчю.

— Дай сюда бортху! — потребовал Лиджи. Голос его был хриплым, будто чужим.

То были недобрые слова, произнесенные угрожающим тоном, но для перетрусившего табунщика они казались самыми желанными. Значит, Лиджи жив, а Бюрчя — не убийца!

— А? Бортха? Вот она! — Бюрчя совал ее в руки Лиджи, не очень-то соображая, зачем она ему, пустая.

— Ты ее уже опростал? — прорычал Лиджи, отшвыривая сумку.

— Если хотите… если хочешь, я съезжу в хотон, наполню ее до краев аракой?

— Ладно тебе! — проворчал Лиджи, съезжая на толстых ягодицах с копны. Опершись обеими руками о землю, он медленно поднялся на ноги и стоял так с минуту, дрожа и пошатываясь. К нему медленно возвращалась память. Лицо и шея стали совсем багровыми. Сошел с копны и Бюрчя. И тут сознание Лиджи, видно, совсем прояснилось. Он подошел к Бюрче, молча схватил его за воротник шубы и ударил в скулу. Удар был еще не сильным, но когда он приложился кулаком второй раз, в ушах у Бюрчи зазвенело.

Бюрчя не защищался, он считал себя виноватым: чуть не лишил жизни человека!.. Но с каждым очередным ударом Бюрчю все сильнее мотало из стороны в сторону. Наконец он почувствовал, что по лицу течет кровь, а правый глаз уже не видит. «Степь… Темно… — потрясенно думал Бюрчя. — Он меня здесь запросто может прикончить…» И, собрав все силы, Бюрчя схватил Лиджи за ремень, вцепился в толстяка словно клещ… Потом он дал подножку — и через мгновение сидел на Лиджи верхом. Но тот смог перевернуться и стряхнуть с себя легковесного седока, и, намертво сцепившись, они покатились по стерне.

И в эту минуту, когда Лиджи подмял под себя выбившегося из сил Бюрчю и завозился в кармане, что-то отыскивая, со стороны хотона раздался громкий лай — длинными прыжками степь пересекала овчарка Галзан, собака Бюрчи. Послышался тревожный крик Анджи.

Галзан с ходу ударил Лиджи передними лапами и сшиб на землю. Но Бюрчя, видя поддержку, уже не мог остановиться. Клубок тел завертелся снова. Собака отчаянно лаяла, кромсала клыками бешмет на Лиджи… Челюсти зверя наконец сомкнулись на чем-то живом, и Лиджи отчаянно завопил на всю степь. Подоспевший Анджа оттащил собаку в сторону.

— Ях! Ях! — причитал Лиджи, пока его вели в хотон. — Люди добрые! Посмотрите, что эти изверги надо мной сделали! Я буду жаловаться властям, я этого так не оставлю…

— А наше сено в покое ты оставишь? — хмуро спрашивал его каждый раз Бюрчя.

2

На другой день погода разведрилась. Солнце взошло яркое и чистое, и утро обещало теплый и погожий день. Осень — всегда загадка, вчера было пасмурно, все небо затянуто тучами, а ночной ветерок развеял тучи и хмарь, небо стало высоким и прозрачным, а земля заблестела золотом.

Солнце еще и на два пальца не оторвалось от земли, а со стороны улуса к Хагте приближалась пароконная рессорная повозка, в которой сидели двое. Правил лошадьми Церен Нохашкин, секретарь Шорвинского улускома партии, а рядом с ним сидел Чапчаев Араши Чапчаевич, ответственный работник вновь созданного Нижне-Волжского крайкома партии, куда с лета двадцать восьмого входила и Калмыцкая автономная область.

Давно не ездил по этой дороге Араши Чапчаевич, и его частые вопросы к Церену говорили о том, что многое здесь изменилось.

В Хагту они ехали, чтобы посмотреть новый колхоз, созданный лишь в этом году. Хагтинский колхоз был с улусе вторым, а по числу дворов, вступивших в него, самым крупным.

— Название-то колхозу хорошее придумали. А сколько дворов? Больше ста? И все вступили добровольно? — спрашивал Араши Чапчаевич. — Ты не перегнул здесь палку, Церен?

— Нет, Араши, — улыбнулся Церен. — А с названием помучиться пришлось. Сначала мы назвали «Вперед, к мировому коммунизму», а потом подсократили немного: просто «Уралан».

— Правильно. Зачем длинные названия, их трудно запоминать, — подхватил Араши.

— Так что теперь здесь больше ста дворов. Тридцать пять — коммунары, очень надежные люди, в основном батраки, — говорил Церен. — Хозяйство у них уже большое. Около двух тысяч овец, триста голов крупного рогатого скота и около ста лошадей.

— Да, крепкое хозяйство. Только бы туда хорошего руководителя, умного, чтобы не испортить наше новое дело, — сказал Араши Чапчаевич.

— Председателем избрали комсомольца Бамбыша Очирова из хотона Кукан. Дельный парень, с работой справляется неплохо, — охарактеризовал его Церен.

Так вели они спокойную беседу, пока не увидели на дороге транспарант, написанный на красной материи: «Да здравствует XI годовщина Октября!»

— Вот и транспарант этот председатель написал собственноручно, — с гордостью сказал Церен.

— Это хорошо, что он инициативный, — задумчиво произнес Араши Чапчаевич. — Но хорошо ли, как ты думаешь, если он будет сам в каждой бочке затычкой. Ведь организовать значительно сложней, чем самому все сделать?

— Дело в том, что здесь сложнее с вопросом написать, чем организовать, — горько усмехнулся Церен. — Неграмотные или полуграмотные…

Давно остались позади купола двух дунд-хурульских храмов, а сейчас уже отчетливо видно и селение, из труб валил бледный кизячный дым.

Въехали в село, празднично убранное. На всех общественных зданиях лозунги, на крышах красные флаги.

— Что я вам говорил? — обрадовался Церен.

— Молодец твой молодой председатель! — похвалил Араши Чапчаевич. — А это что за строение? — показал он на приземистый серый домишко. На небольшой площади толпилось десятка три нарядно одетых людей.

— Там исполком аймака… Но почему народ? Ведь сегодня только шестое ноября, — пожал плечами Церен.

Действительно, возле исполкома гудела веселая толпа.

— Может, раньше хотят отпраздновать одиннадцатую годовщину Октября, — заметил Араши Чапчаевич.

На крыльце стояли: председатель аймака Нарма Точаев, председатель сельского кооперативного общества Ноха Улюмджиев, учитель Доржи Антонов, молодой председатель колхоза Бамбыш Очиров и его заместитель Гаха Улюмджиев — словом, все местное начальство. Здесь же были: Бюрчя Азыдов с перебинтованной головой, его сын Анджа, овчарка Галзан — сторожевая собака Бюрчи — и раздосадованный Лиджи Бергясов. К крыльцу не пробиться, за гамом и смехом люди не услышали даже подъехавшей повозки.

— По какому случаю собрались, земляки? — крикнул Церен, и все мигом обернулись в их сторону.

Радости не было конца. Многие из молодых видели легендарного Араши Чапчаева впервые.

— Так что же случилось у вас? — спросил Араши Чапчаевич, когда поутихло.

— Это все из-за меня. — К нему подошел грузный человек с перевязанной ногой. — Нет, то есть