Однако сперва король направился в Вустер, на встречу с матерью и Мортимером, которые прибыли туда к 10 июня. Предстояло заседание совета по набору войск для посылки в Гасконь с целью поддержать притязания короля на власть во Франции — но Ланкастер, возможно, опасаясь, как бы не взяло верх мнение королевы, категорически отказался приступать к дискуссии на том основании, что часть членов совета отсутствует, и требовал отложить заседание, пока совет не соберется в полном составе. После пяти дней пререканий королева сдалась, и король распорядился, чтобы лорды съехались в Йорк к 31 июля. Изабелла прибыла туда же 1 июля.

Благодаря Нортхэмптонскому договору Шотландии должны были возвратить знаменитый «камень Сконе». Несмотря на возражения Эдуарда, Изабелла твердо вознамерилась увезти его с собой на север, когда поедет в Бервик на свадьбу Джоан, и по ее настоянию король против своей воли послал 1 июля аббата Вестминстерского вручить этот камень шерифам Лондона, которым надлежало «доставить его королеве Англии, нашей дражайшей государыне и матери, в каком бы месте на севере Англии она ни находилась».

Эдуард намеренно изображал неведение и беспомощность, поскольку должен был прекрасно знать, где будет обретаться Изабелла. Но лондонская чернь стала на его сторону и устроила демонстрацию, не позволяя аббату отдать шерифам камень. Эдуард, наверное, с большим удовольствием прочел письмо аббата, который отказывался отдать камень, пока дело не будет рассмотрено подробнее. Потому Сконский камень остался в Вестминстере; Изабелла явно не хотела усилить отчуждение сына, настаивая на этом вопросе.

На следующий день, 2 июля, королева назначила канцлером своего стойкого сторонника, епископа Бергерша. В тот период почти все важные государственные посты находились в ведении ее приспешников — но Бергерш был одним из самых достойных, «благородный человек и мудрый советчик, отважный, но учтивый, и обладающий исключительным личным обаянием». Он и впредь оставался верен Изабелле, переживая вместе с нею один кризис за другим.

* * *

В начале июля Изабелла и Мортимер в сопровождении большой свиты, включавшей младших детей королевы, канцлера Бергерша, епископов Эйрмина и Орлитона, а также графа Сюррея, повезли принцессу Джоан на север, в Бервик, где 16 июля присутствовали при ее бракосочетании с Дэвидом Брюсом, которое отпраздновали с большой пышностью. Изабелла финансировала свое пребывание на севере из средств, отпущенных на содержание лондонского Тауэра и оплаты услуг снабженцев ее сына; это лишь один из ряда примеров, как вольно она пользовалась государственными фондами.

По окончании великолепных развлечений, устроенных шотландскими лордами,22 июля Изабелла вручила дочери множество прощальных подарков, прежде чем официально поручить ее шотландцам. Среди этих подарков была, вероятно, и драгоценная рукописная книга, известная ныне как Таймутский часослов, датируемый примерно 1325-1335 годами. Миниатюры, украшающие его, аналогичны миниатюрам в Псалтыре королевы Марии. Четыре из них изображают королеву, которая либо заказывала его, либо владела им: на первой она изображена коленопреклоненной, за молитвой во время мессы, под пурпурным балдахином, а перед нею на скамеечке для молитвы лежит открытая книга; на второй она молится видению святого Духа, рядом с нею — бородатый мужчина; на третьей она вместе с человеком в короне, то есть с каким-то королем, стоит на коленях, наблюдая за агонией Христа в Гефсиманском саду; и наконец, она в короне, и Богородица представляет ее Христу на престоле.

Эту королеву отождествляют либо с самой Изабеллой, либо с ее дочерью Джоан. Высказывалось предположение, что Таймутский часослов, с его молитвами на французском языке, заказала Изабелла в качестве свадебного подарка Джоан. Если это так, то она, должно быть, надеялась, что дочери пойдут на пользу духовные и моральные наставления, содержавшиеся в книге, и она последует моделям поведения, символически представленным на страницах часослова в образах девы Марии и целомудренной Дианы-охотницы.

После празднества шотландские лорды повезли Джоан и Дэвида в замок Кардрос к королю Роберту, который принял Джоан «с искренней приязнью». Узнав, что Эдуард III отказался присутствовать на свадьбе, Брюс также воздержался от приезда, поэтому Изабелла так никогда с ним и не встретилась.

Изабелла с Мортимером отправились обратно на юг. До половины пути их сопровождали Томас Рэндолф, граф Морэй, и сэр Джеймс Дуглас — тот самый «Черный Дуглас», который дважды пытался похитить ее. Изабелла знала, что очень не скоро вновь увидится с Джоан. В Англии говорили, будто королева «унизила» принцессу этим «мерзким браком», а шотландцы дали своей маленькой королеве-бесприданнице презрительное прозвище «Джоан Миролюбивая».

28 июля по просьбе Изабеллы Роберт I сделал уступки кое-кому из «ограбленных», в том числе Уэйку, Бомонту, лорду Генри Перси — что сильно обозлило тех, чьи претензии остались без ответа. Перси получал и другие знаки внимания от Изабеллы и остался ее верным сторонником, в отличие от Уэйка и Бомонта. Уэйк был зятем Ланкастера, и Изабелла 9 мая лишила его должности судьи в области к югу от Трента, заменив его на лорда Уильяма Зуша, который был обязан своим возвышением «доброй службе королеве Изабелле». Что касается Бомонта, который так долго был добрым другом, Изабелла никогда не простила ему отступничества.

Королева и Мортимер добрались до Понтефракта 25 июля и прибыли в Йорк примерно через день после того, как там 31 июля началась сессия Парламента. Они немедленно созвали совет, чтобы обсудить посылку войск в Гасконь, но Ланкастер, Норфолк, Кент и Уэйк не соизволили явиться. Смысл их отсутствия не ускользнул от Изабеллы и Мортимера; они должны были понять, что назревает конфликт. Потому разговор о войне был отложен до следующей сессии Парламента.

* * *

Теперь стало пронзительно ясно, что в результате «отвратительного» Нортхэмптонского договора прежние союзники Изабеллы и Мортимера утратили веру в них и готовы их оставить. Дела пошли еще хуже после того, как большая часть первой выплаты компенсации от Брюса исчезла в сундуках Изабеллы вместо того, чтобы пополнить опустевшую казну. Королева также присвоила налоги, собранные по требованию Ланкастера для борьбы с шотландцами. Вскоре пошли разговоры, что они с Мортимером добились мира и унизили достоинство Англии лишь ради собственного обогащения.

В этом общем климате недовольства стали сказываться и другие обиды. В обществе давно уже нарастало скрытое чувство, что Мортимер переходит рамки дозволенного, и многим досаждало то, что они с Изабеллой монополизировали власть и, как утверждалось, намерены были удержать ее любой ценой. Дерзость и самонадеянность Мортимера росли и вызывали все большее раздражение. Он раздавал свое покровительство направо и налево, словно король, так как пожалования его сторонникам делались от имени короля и скреплялись Малой печатью, которой распоряжалась Изабелла; это породило жалобы в Парламенте на то, что печатью злоупотребляют.

Ланкастер теперь непоправимо отдалился от Изабеллы и Мортимера из-за подписания Нортхэмптонского мира, в чем он увидел признак сильного умаления своей собственной власти и влияния. Норфолк, Бомонт и многие из «ограбленных» также чувствовали себя обиженными и униженными. К августу граф Кентский, чья преданность Изабелле уже давно таяла, переметнулся на сторону Ланкастера.