— Все этажи надо пройти?

— А у тебя другое предложение?

— У меня возражение, — признался Некрасов, — сейчас за каждым углом будут кучи говна, а у меня нет фонаря.

— Говно не кровь, отмоешься!

— Согласен, — закурил Некрас в тени строения, осветив на мгновение скуластое лицо, — но могли бы забить?

Сделав вид, будто не расслышал, Фома огляделся и двинулся к дверному проёму.

Серый недострой окружали жилые панельки: длинная по фронту с арками и выходом на оживлённую улицу, две — слева и одна — справа, похожие на те, что строили в Союзе в семидесятые. Незаконченное строительством здание замыкало воображаемый контур квадрата, внутри которого красовалась детская площадка с аварийными качелями, сушилки для белья, почерневший деревянный стол и две скамьи, на которых тёплыми вечерами после смены под землёй шахтёры играли в домино и распивали пенное пиво из бидона или стеклянной банки. Дом протяжённостью более ста метров с арками в народе называли «китай — стена», несмотря на то что сходство с известной во всём мире стеной являлось довольно жалкой пародией. К тому же в мире существовало достаточно зданий, протяженность которых исчислялась в километрах и тот, что Фома наблюдал, не составил бы им конкуренции. В одной только Европе среди подобных «горизонтальных небоскребов» насчитывалось более десятка жилых домов, где проживающим в них людям приходилось добираться до соседей на трамваях.

— А если радиация? — подоспел Некрасов.

— Какая к чёрту радиация?

— Обычная, — выпустил он тонкую струйку дыма вытянутым книзу лицом совсем бескровным и худым, — вызывающая рак, — раскрыл он широко глаза.

— Тебе откуда знать?

— В моём дворе был такой: отрыли котлован, залили фундамент, возвели стены целых пять этажей. Затем приехала какая — то комиссия и выяснила, что стены дома «фонят» радиацией. Бетонные панели делали из мусора, в котором оказались радиоактивные отходы. Стройку заморозили, огородили забором, но разбирать не стали, наверное, думали, что радиация скоро выветрится. Но скоро стали болеть люди, живущие по соседству, у которых через одного выявляли рак… Вдруг этот недострой такой же? Кто знает, почему бросили строить? — задавил он Фому тяжёлой историей. — Ну, ладно, давай, — он пропустил Андрея вперёд, — осторожно там…

— Ага, — фыркнул Фома. — Осторожности не бывает чересчур много, правда?

— Как говорил один мой знакомый сапёр: лучше перебздеть, чем не добздеть, — хмыкнул Некрасов, потирая руки, — особенно, когда ищешь любимую иголку командира в стогу сена.

— Правильно говорить: перебдеть, от слова бдеть, — произнёс Фома и шагнул в звонкую пустоту, в которой камешки под ботинками захрустели как ледяной снег.

— Мне «бздеть» больше нравится? А что, не так, что ли? Этот инвалид и есть проблема, чёрт побери! Он даже без того, что потерялся уже заноза в заднице, — сказал Некрасов и шагнул следом в полумрак. — Ни тебя, ни меня, пропади или забухай, как калеку искать не стали бы, скажешь нет?

— Не знаю.

Фома хотел остаться в стороне от чужого мнения. Его мало интересовали инвалиды, он вообще был к ним равнодушен, кроме тех случаев, когда по нечаянности оказывался с ними бок о бок. По такому случаю он испытывал брезгливость, а временами презрение, в особенности, когда на парковке не было свободных мест, кроме специальных для инвалидов. В жизни часто так: ищешь своё место на парковке, как, собственно, и в жизни, а его нет, его заняли другие, зато есть для людей с ограниченными возможностями, полно свободных и ни одного инвалида с машиной. Как — то так случилось, что их нет. А если и есть, то все уверены, что их место где — нибудь там, в лучшем случае в какой — нибудь многоэтажке на верхнем этаже без лифта, подъемника или пандуса, за тяжёлыми дверьми, в комнатах с плотными шторами и непроницаемыми занавесками, там, где уже не думают спуститься и пойти, смущая или шокируя других своим пугающим видом.

— Говорят, этот Бис крутой герой? — расслабленно сказал Некрасов.

— Говорят, что кур доят, — ответил Фомиченков. — Фильмов голливудских насмотрелся? Всех крутых героев я по именам знаю: Ван Дамм, Джеки Чан, этот… Сталлоне, Брюс Уиллис. Видишь, среди них Биса нет? Не хотел разрушать твоих нежных фантазий и всё же скажу: крутые герои только в кино побеждают, а в жизни их любого ломают, как эту перегородку… — Он взобрался на рухнувшую стену, преградившую путь на лестницу, ведущую на второй этаж, и схватился на сколоченный из досок щит. — Интересно, куда этот ход?

— Судя по всему, в шахту лифта.

Андрей ничего не ответил. Снаружи прозвучал выстрел тихий, далёкий, неожиданный, но узнаваемый. Фомиченков и Некрасов переглянулись.

— Ты это слышал?

— Выстрел?

— Вроде…

Оба поспешили наружу, где к ним подоспели другие.

— Кто? — без прелюдий спросил Фома.

— ХЗ, — ответил боец с позывным «Стаф». — Вроде бы, оттуда… — показал он, сняв руку с оружия.

Фомиченков достал из разгрузки мобильник и набрал ротного.

Номер Медведчука оказался недоступен. И тогда Фома набрал Рязань.

— Ты тоже слышал? — ответил тот.

— Что было? Выстрел?

— Да. У Злодея, — Рязань дышал часто, было понятно, он бежал. — Я уже выдвинулся, подтягивайся.

Андрей нахмурил брови, отбил звонок.

— Уходим, — приказал он и сделался подавленным.

Именно он, Фомиченков Андрей, должен был отыскать калеку, и никто другой. Для него это было архиважным. Кто бы что ни говорил, отыскать командирскую «иглу» в стогу сена хотел каждый, но, конечно, не так — положив на это все силы или стерев ноги в кровь, а так — на шару, на удачу. При этом получить особые преференции. Фомиченков в такой уступке нуждался. Была у него личная просьба, с которой он робел обратиться к ротному. А теперь выскочке Злодею достанутся лавры, зато что нашёл калеку первым, и слава, если нашёл живым. В голове бегущего Фомы фамилия Биса бряцала как сдвоенные тарелки под ударами барабанщика. И хотя никакой прямой связи между выстрелом и пропавшим инвалидом не было, Андрей почему — то решил, что поиск завершён, посчитав, что выстрел — необходимая мера, сигнал завершения поиска и сбора всех участников в нужной точке.

В суматохе никто не вспомнил о разъезжавших по району четырех машинах и бросился на звук выстрела привычным способом, какой приходит на ум первым или по совету инструктора ножевого боя при виде в руках противника ножа.

Что именно привело Егора в чувства, сказать было трудно, но точно не выстрел. В месте, где он находился, уловить подобный звук снаружи было почти невозможным, к тому же в это время Егор находился вне сознания. Правда, когда очнулся, на секунду ему показалось будто он слышал чужие голоса,