все закончилось поцелуями. Ничего не понимая, я просто отдался ситуации. Возня была более чем приятной, и обид как небывало, и связь вновь на месте, хотя и стала несколько иной. Даже не знаю, как точнее описать. Словно раньше русалки боялись, но боялись, что все начнется. Теперь они тоже боялись, но уже того, что все закончится. Разница была как между небом и землей. В результате к конкретным действиям мы так и не перешли, но утомились порядком.

Сели в кружок, вернее в треугольник, по-турецки, и смотрели друг на друга, думая каждый о своем.

— И что это было? — не выдержал я.

— Ну вот что за человек-то такой! — в сердцах вздохнула Лала. — Ведь хорошо сидели, что началось то?

— Теперь объяснять тебе придется, — в тон ей вздохнула Дубравка.

— Так интересно же, вроде сказали без цветка не приходи…

— А если бы со скалы тебе сказали спрыгнуть? — рассердилась Лала.

— Мало ли что мы сказали, сам-то соображать должен! — поддержала ее сестра.

— Не, я пас, у меня рядом с вами соображалка не соображает, — открестился я. — Уважительная, между прочим, причина, показывающая насколько вы мне дороги.

— Были бы дороги — ты бы и без жар-цвета пришел, — заявила Дубравка.

— Мы, между прочим, скучали, — огорошила меня горная нимфа.

— Когда ж вы успели-то, мы ж день всего не виделись?

— Для тебя день, а для нас может век, мы вообще с тобой мысленно попрощались, не верили, что цветок принесешь, но верили, что без цветка не придешь…

— Так я же и не принес…

— А ты попробуй еще раз, только ласково, нежно, словно своей возлюбленной цветы даришь…

— Так я это и делаю, — возмутился я, пробуя еще раз, и еще.

— Да ёшкин пень, — не выдержала Лала.

Она протянула ко мне руку и вытащила жар-цвет.

— Вот так надо! — засунула его обратно и снова вытащила, — вот так, это же просто как дважды два! Запомнил?

— Запомнил, — согласился я и повторил, имитируя ее выговор: — просто, как дважды два!

Мы рассмеялись. Лала положила цветок папоротника посередке. Он изменился, у него появился горящий огненный стебель и листья, а сам бутон светился оранжевым светом, сияющим, пульсирующим, разрастающимся. Этот свет словно был многомерным, состоял из множества пересекающихся плоскостей, наложенных друг на друга слоёв, объемов, заключенных в других объемах. Он блестел изнутри, переливался, струился.

Чем дольше цветок лежал на полянке, тем большую её часть начинал освещать, с каждым импульсом распространяя свое влияние все дальше и дальше. Также от него исходило тепло, мягкое и обволакивающее, успокаивающее и бодрящее. Маленькая радужная искорка, просвечивающаяся сквозь бутон, никуда не пропала, но заметить ее на фоне разгорающегося оранжевого свечения становилось все сложнее.

— И сдался тебе этот цветок… — печально вздохнула Дубравка.

— Мне? — удивился я.

— Ты ж из-за него волну погнал, — подтвердила Лала.

— Это всему любовь виной, она такая, ее хлебом не корми дай встать между кем-нибудь, — перестал спорить я.

Мы опять замолчали.

— Не, ну а что, красивенький? — не выдержал я. — Почти как я. Он что-то здесь меняет, но вроде в лучшую сторону. Может себе оставить?

— Попробуй, ты достать-то его не смог, а уж забрать и подавно, — насмешливо разрешила практичная Хозяйка Горы.

— Еще мне кажется, что вы тоже изменились, стали более рассудительными? Это не я вас, часом, заразил?

— Так ты нас еще каким-то «часом» заразил?! — с притворным ужасом отпрянули девчонки.

— Меняемся, — помолчав, согласилась Дубравка. — Дурной пример заразителен.

— Если же цветок тут корни пустит, то и вовсе другими станем, не узнаешь в следующий раз…

Я невольно сглотнут и уточнил:

— В хорошем смысле этого слова?

— В самом, что ни на есть, — засмеялась Лала.

— Здесь и так места зачарованные, стык двух каменных лепестков, белого и синего, поломанное пространство, первородные криницы, дыры в иномирьях… Думаешь просто так дракон его стерег?

— Это что, мне теперь вместо него вас стеречь? — испугался я.

— Ага, толку с тебя, как с козла молока, — похлопала меня по плечу Лала.

— Он не то, чтобы нас стерег, — уточнила Дубравка, — а так, скорее ситуацию или положение вещей. Иногда помогал, иногда только мешал, иногда все портил. Но пока к нам напрямую не лез и мы его тоже не трогали.

— Молодой еще был, зеленый, — добавила Лала.

— Теперь, с жар-цветом, мы станем гораздо сильнее, и без дракона справимся, — закончила дева леса.

— Кстати, хотите загадку? — спросил я, и не дожидаясь ответа загадал: — Она черная? Нет, красная. А почему белая? Потому что зеленая.

Русалки уставились на меня с неподдельным интересом. Видно было, как он ищут ответ, и видно было, что им это до чертиков интересно.

— Нет, не подсказывай! — предупредила Дубравка, и я почувствовал, как связь с ним слегка ослабла. — Мы сами хотим отгадать…

— Ка-а-айф! — протянула Лала. — Почему ты раньше так не делал?..

— Хм-мм, — хмыкнул я, — не знал, что это ваша эрогенная зона, ваша точка «джи»…

Почва под нами менялась, странным образом, но менялась. Она становилась более плодородной, что ли. Травы и цветы соком наливались, красками. Дед на пригорке обзавелся ромашкой на носу.

— А это кто там, на пригорке? — напомнил я о себе, когда молчание начинающих разгадывательниц порядком подзатянулось.

— Где? — уточнила Дубравка.

— Ну вон там, на пригорке.

— Да нет никого, пень какой-то, — отмахнулась она.

— Так у него же лицо, вон брови, вон глаза, борода, нос и ромашка на нем.

— Дерево как дерево, чего ты выдумываешь, — возмутилась лесная фея.

— Ничего я не выдумываю, дерево, а на нем кора сложилась, словно маска, похожая на лицо старика.

— Кстати, — хлопнула себя по коленке Дубравка, — тебе бы тоже не помешала маска.

— Зачем?

— Пригодится, — загадочно посмотрела не меня русалка, и я вспомнил анекдот про то, как внутренний голос советовал ковбою сточить мушку и чем все это закончилось… Заведу-ка я себе, пожалуй, маску, от греха подальше.

— То есть, теперь вы берегини? — не унимался я.

— Пока нет, вот приживется цветок, там видно будет…

— Также ясно станет, удастся ли тебе сурицы испить…

Что-то странное происходило, мир словно темнел, или в глазах у меня потемнело и я словно во сне (и это при том, что я и так был во сне!) увидел мигающую надпись. Трудно было ее различить, но общий смысл можно было передать как: «внимание, срочно явитесь в кабинет к директору!»

— Кажется мне пора, — заявил я, чувствуя, что стало еще темнее и прохладнее.

— Ага, — легко согласилась Лала. — Бывай. Как сурица будет готова мы тебе скажем.

— Спать резко захочу или прям появитесь? — с интересом уточнил я.

— Посмотрим, — уклончиво ответила Дубравка.

…Мир, между тем, почернел