Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так случилось со мной, когда утром электричкой я отправился в Москву на встречу с Марком, всю дорогу не переставая ворошить в памяти события последних дней, дословно вспоминая все разговоры, которые пришлось мне вести, чтобы приоткрыть тайну, окружавшую семейство Теминых. Что такая тайна существует, я уже не сомневался.
Мне не терпелось как можно скорее изложить все свои сомнения, подозрения и догадки Марку, но, когда я вошел в его кабинет, он был здесь не один. На стуле сбоку от него сидел старик, на пиджаке которого сразу бросалась в глаза орденская колодка внушительных размеров и звездочка Героя. Гладкую лысину старика обрамлял венчик совершенно седых волос; широкое темное лицо было изрезано резкими, глубокими морщинами; одной рукой старик опирался на черную трость с резной ручкой, изображавшей скачущего коня.
Марк кивком головы показал мне на свободный стул и вернулся к прерванному моим приходом разговору с фронтовиком:
– Вы даже не представляете себе, Сергей Владимирович, каких трудов стоило найти вас. Уж больно распространенная фамилия.
Старик улыбнулся, и его мужественное лицо стало по-детски лукавым и довольным:
– Да, Ивановых в России, наверное, десятки тысяч. А я не из тех Ивановых, которых часто по телевизору показывают, – рядовой пенсионер.
– Судя по наградам, вашу судьбу не назовешь рядовой.
– Так то когда было! – махнул старик свободной рукой. – Теперь некоторые молодые люди считают, что нашим наградам – грош цена в базарный день, – в голосе фронтовика прозвучала горечь.
– Я так не считаю, Сергей Владимирович, – успокоил его Марк. – У меня отец тоже фронтовик, по его рассказам я знаю истинную цену этим наградам. От сердечного приступа умер, даже до пенсии не дожил.
– Да, маловато нас осталось, – тяжело вздохнул старик. – Но ближе к делу, Марк Викторович. Наверное, вы пригласили меня сюда не для того, чтобы я с вами фронтовыми воспоминаниями делился.
– А вот тут, Сергей Владимирович, вы ошиблись – именно с этой целью мы вас и разыскивали, чтобы вы припомнили один эпизод вашей фронтовой молодости.
– Что же конкретно вас интересует?
– Штурм Кенигсберга, в котором вы участвовали, и все, чему вы были свидетелем сразу после взятия города.
– Вон оно что, – удивленно протянул Иванов, и морщины на его лице углубились. – Спрашивайте, только заранее предупреждаю – память у меня уже не та, что раньше.
– В архиве мы нашли протокол допроса некоего Шошина – нашего военнопленного, освобожденного из немецкого концлагеря, расположенного в пригороде Кенигсберга. Протокол допроса подписан лейтенантом Муравиным, но он, как мы выяснили, погиб. Тогда мы стали разыскивать бойцов из его роты, так вышли на вас. Ведь это вы служили в роте, которой командовал лейтенант Муравин?
– Так точно, служил, – голос у старика дрогнул. – Пожалуй, теперь из всей роты только я и остался в живых.
– Вы не знаете обстоятельств этого допроса?
– Как фамилия пленного?
– Шошин. Шошин Иван Прохорович.
– Такой фамилии я не помню. Вы растолкуйте, чем вас заинтересовал его допрос, о чем шла речь?
– В своих показаниях он упомянул Янтарную комнату, которую фашисты выкрали из Царского Села и перевезли в Королевский замок Кенигсберга.
– Ах, вон в чем дело! Так бы сразу и сказали. Тут я, пожалуй, могу вам помочь.
Марк воспрянул духом:
– Ведь вы в роте Муравина старшиной были. Может, присутствовали при допросе Шошина?
– Так точно, Муравин при мне этого беспалого допрашивал, а вот фамилию его я забыл.
– Почему «беспалого»?
– Так у него на правой руке не было трех средних пальцев. Мы еще, помню, с лейтенантом удивились, как аккуратно их оторвало, словно специально приставили пистолет и выстрелили через буханку хлеба.
– Через буханку? Зачем?
– А так все самострелы делали, чтобы следов пороха не осталось.
– Значит, вы подумали, что Шошин – самострел? А может, ему пальцы осколком оторвало?
– В том-то и дело, что не похоже. Но не пойман – не вор. Да и у немцев этот Шошин натерпелся – глядеть было страшно, кожа да кости. А наши особисты, если бы он им в руки достался, последний бы дух из него вышибли.
Марк вынул из папки и протянул Иванову несколько листков бумаги с напечатанным на них текстом.
– Это копия допроса Шошина. Пожалуйста, прочитайте, чтобы освежить в памяти…
Пока старик, вынув из кармана пиджака очки, читал показания Шошина, Марк рассматривал в папке какую-то фотографию.
Когда Иванов вернул прочитанные страницы, передал ему эту фотографию и спросил:
– Узнаете?
– Да, это тот самый человек.
– Фотография хранилась в архиве вместе с протоколом допроса Шошина. Непонятно, кому пришла мысль в тех условиях фотографировать освобожденного пленного?
– Это наш лейтенант надумал – чем-то Шошин не понравился ему на допросе. Вроде бы человек должен радоваться своему освобождению, а этот так себя вел, будто чего-то все еще боялся. Вот лейтенант и решил на всякий случай сфотографировать его. Что он хотел с фотографией дальше делать – не знаю. А вы не пытались этого Шошина найти?
– В архиве Советской армии нет сведений о таком военнослужащем – Шошине Иване Прохоровиче, освобожденном из плена после взятия Кенигсберга.
– И как вы это объясняете?
– Возможно, он назвал на допросе не свою фамилию, а вымышленную.
– Да, наш лейтенант тоже говорил, что такое вероятно. Потому, видимо, и приказал его сфотографировать, что хотел дело до конца довести, но не успел. Что думаете дальше предпринять? Ведь искать Шошина по фотографии – все равно что по родинке на спине.
– Сам голову ломаю, как быть, – признался Марк. – Если объявить всероссийский розыск, то этих Шошиных тоже может много набраться. Правда, вы сказали, у него есть отличительная примета – отсутствуют три пальца на правой руке. Попробуем поискать по этой примете, другого пути нет. Но если он однажды уже зачем-то свою фамилию сменил, то после войны мог сделать это еще раз.
– И то верно, – согласился старик, немного помолчал и спросил Марка: – Скажите, а вас что больше интересует – этот Шошин или Янтарная комната?
– Мы вышли на Шошина, разыскивая следы Янтарной комнаты. А вы почему спросили?
Старик постучал пальцами по трости:
– История, которую выложил Шошин о Янтарной комнате, на этом не закончилась. Когда наш лейтенант доложил о показаниях Шошина командиру полка, тот поручил ему вплотную заняться Янтарной комнатой.
– В архиве я никаких следов больше не обнаружил!
– И не мудрено, тогда было не до того, чтобы мемуары писать.