Больше не было необходимости в Хозяйке Тишины.

Я могла перестать быть Хозяйкой. И начать просто жить.

Амариен обвела золотыми глазами долину, полную коленопреклоненных людей, и велела всем подняться.

- Отныне жители Оуленда смогут больше не бояться Тишины и жить спокойно! Жить, любить, ненавидеть, ссориться, воевать, снова мириться, через кровь и грязь строить новый мир, строить что-то лучшее… чтобы снова это разрушать и пытаться заново… в общем, делать то, что делают обычно люди. Я, наконец, поняла, что дети вырастают для того, чтобы делать собственные ошибки и проживать собственную жизнь. Я не стану вам больше мешать.

А потом воздела руки, и меж её алебастрово-белых ладоней вспыхнуло три магических голубых огня.

- У меня осталось совсем не много лишних сил, прежде чем я отправлюсь в последний путь за Грань и оставлю Оуленд навсегда. Дункан Роверт и Тэмирен Роверт! Вы заслужили мою благодарность. За это я позволю вам высказать три просьбы. Если это будет в моих силах, я их исполню. Так что думайте! Думайте хорошенько, чего просить. Ибо я не всесильна.

Мы с Дунканом переглянулись.

- Тэм, давай ты первая! – подтолкнул меня Дункан.

Я сделала шаг вперёд. На меня смотрели все! Даже Себастиан. Все знали, что у этого бессмертного существа, у Великой Матери можно попросить всё. Ну, или почти всё. И каждый, затаив дыхание, ждал, о каких милостях я поведу речь.

Но меня ударил в самое сердце только один взгляд. Прозрачно-голубых глаз, полных звериной тоски и скорби.

Я огляделась. Финбар всё ещё держал на коленях голову Малены, сидя прямо на земле. Её грудь… больше не шевелилась. Он пытался наложить повязку. Она была мокра от крови. А мы все… слишком заняты были спасением сотен жизней от Тишины, чтобы задуматься о спасении одной-единственной.

Меня пронзили жесточайшее сожаление и стыд, горькое чувство вины, которое, я знала, будет теперь со мной всю жизнь. Наверное, что-то подобное испытывала и Амариен, когда поняла, что именно создала.

Я снова посмотрела в золотые глаза Матери.

- Пожалуйста! Пожалуйста. Если это в вашей власти. Спасите колдунью, которая служила вам всю жизнь… служила, как могла.

В следующий миг Амариен незаметно перетекла в пространстве – я даже не заметила. Просто моргнула – а она уже склоняется над телом Малены. Люди в благоговении и страхе отпрянули. Лишь Финбар не шелохнулся.

Долго всматривалась богиня в бескровное лицо колдуньи… а потом покачала головой.

- Сожалею, но это невозможно. Дух этой женщины слишком далеко ушёл тёмными тропами Забвения.

Финбар сжал кулаки. Надежда в его глазах умерла, едва родившись.

- Но… - она снова выпрямилась. – Есть один способ…

- Всё, что угодно!!! – прохрипел мой рыжебородый родич.

- Хорошо, - согласилась Мать.

Взмахнула руками – и тело Малены окутал вихрь серебристых искр. Всё быстрее, и быстрее, и быстрее…

- Когда чей-то дух ушёл так далеко, его уже нельзя вернуть в тело. Тело больше не в состоянии служить вместилищем. Но… дух вернуть всё же можно. Если поместить его в другое, подходящее тело.

Вихрь рассеялся.

И мы - изумлённые, онемевшие - видели, что тело Малены по-прежнему лежит на земле. Но на коленях Финбара сидит чёрная сова с аметистовыми глазами.

- Она будет вечной спутницей своего лорда. Береги её! Во второй раз уж не вернётся.

Со слезами на глазах Финбар медленно поднялся на ноги. Он будто постарел сразу на десяток лет.

- Спасибо, моя госпожа. Что ж… Значит, такова наша судьба. Мы должны были держаться друг за друга всеми силами, когда встретились. Мы оказались слишком слабыми. Сами виноваты в этом, и теперь пожинаем плоды своих решений. Ну, в конце концов… я ведь давно решил, что женитьба не для меня. Провести остаток дней в компании красивой, а главное молчаливой спутницы, которая не будет выклёвывать мне мозг – что может быть лучше?

Сова в ответ его клюнула, а потом упала ему на грудь, распластала крылья и прижалась.

- Так и быть – я не стану стирать её воспоминаний. Хотя при возвращении с того света их и надо бы забирать. Чтобы человек не мучался слишком – зная, чего лишился. Но этой колдунье я память оставлю – она сильна духом. Я горжусь такой дочерью.

Фин унёс чёрную сову, тяжело припадая на одну ногу, будто старик.

Темнота за пределами круга серебристого света поглотила их.

Я уткнулась куда-то в плечо Дункану и уже не скрываясь, ревела, прижимая распалённое лицо к холодной броне.

- А теперь – жду вторую вашу просьбу!

Говорить я не могла. Вторую просьбу высказал Дункан. Тихим, сдавленным голосом.

- Моя сестра. Мэган. Она никуда не уходила, ни по каким проклятым тропам. Ты можешь её исцелить, богиня? Только желательно, не превращая ни в кого.

Я приподняла лицо.

Амариен улыбнулась.

- Нет. Я не могу её исцелить. О нет, не делай такой разочарованный взгляд, воин! Я не могу её исцелить только по той причине, что твоя сестра ничем не больна.

- Что это значит? – встрепенулся Дункан.

Мать прикрыла на мгновение и снова открыла свои удивительные глаза.

- Вы узнаете в своё время. Жаль, что никто из вас не догадался, почему Тишина так настойчиво пыталась избавиться от этого ребёнка. А ведь появление её на свет даже я не предсказывала! Для меня самой это стало самым настоящим чудом.

Мы обескураженно молчали. Никто не знал, что сказать. Нам казалось, что теперь-то уж конец загадкам и тайнам! А выходит, мы ошибались. Но судя по всему, богиня просвещать нас не собирается.

Впрочем, наша любимая девочка не больна – это уже радует. Должны же быть сегодня и хорошие новости.

- Что ж, ваша вторая попытка была неудачной. Осталась третья просьба! Подумайте хорошо, чтобы не потратить последнюю попытку впустую.

Расстроенный Дункан снова передал это право мне.

Такая ответственность!

Чего же попросить… мысли никак не желали собираться в кучку. Перед глазами всё стоял образ чёрной совы с аметистовыми глазами.

Память. Амариен сказала, что у вернувшихся из-за грани обычно забирают память.

Я глядела в золотистые омуты глаз богини, и под их живительным светом тёмная пелена, что затуманивала мой разум, рассеялась окончательно.

Заклинание Верды… то самое, которое стерло первые двенадцать лет моей жизни… она ведь наложила это заклинание не только на меня!

Совиными перьями в воздухе кружилась правда, укладывалась в узор.