Начались ходатайства, к которым непосредственное начальство относилось очень сочувственно и доказывало, что после 12-летнего скитания в неволе, Владыкин имеет полное право на окончательный выезд. Много было борьбы вокруг этого вопроса и так же, как год назад, резолюции вышестоящего начальства чередовались, в зависимости от степени полномочий и власти должностных лиц. Наконец, Владыкину было объявлено, что дано указание на освобождение, и за ними закреплены два места на последнем корабле до закрытия навигации, для отправки на «материк».

С радостью Наташа уволилась с работы, с радостью объявили они распродажу некоторых вещей, с радостью начали упаковываться, но, назначенные Богом, испытания не заставили себя долго ждать. На следующий день, в управлении сочувственно извинились и сообщили, что места их на корабле отданы другим, а им определили, ожидать лета. Здесь особенную стойкость проявила Наташа, заслонив своим упованием на Господа тот поток отчаяния, который готов был обрушиться на мужа. Обоюдная молитва восстановила их духовное равновесие так, что, вновь обращенные, друзья восхищались их спокойствием, при создавшихся обстоятельствах.

Прошло два месяца безмолвного и, по-человечески, бесперспективного, ожидания; отовсюду была тишина; и все пути к выезду были отрезаны до лета. Владыкину было предложено прибегнуть к помощи медицины и, получив соответствующий диагноз, иметь избавление, но, слава Богу, он отказался, доверившись Богу. Беременность Наташи угрожала им отсрочкой, по меньшей мере, на 2–2,5 года, но упование на Божьи обещания не покидало их; и они, утешая друг друга, оставались спокойными.

Наконец, тогда, когда все человеческие варианты оказались безнадежными, и Наташа уже смирилась, в крайнем случае, оставаться — им открылся такой путь, на который они совершенно не могли рассчитывать.

Семье Владыкиных разрешили вылететь, по личному согласию высшего начальства, на служебном самолете. Это было настолько ошеломляюще для них, что они, явно, растерялись, и первые часы не знали, за что браться. Сборы были настолько поспешны, что близкие друзья оказались удивленными, когда Павел с Наташей сообщили им о своем выезде, на последнем прощальном вечере.

До самой полночи просидели, не веря, что Владыкиных завтра уже в поселке не будет. Один из друзей, недоверчиво, решил пройти в комнату Владыкиных и убедиться: неужели там все уже собрано? И, увидев, что, действительно, кроме чемоданов в ней ничего не осталось, он с плачем упал на колени, осуждая себя за то, что так мало воспользовался служением Павла с Наташей.

После полуночи к ним вошла молодая женщина — соседка; она любила слушать мелодичное, сердечное пение, искренние беседы (особенно Наташи с ней), давно желала отдать сердце Господу, но, торгуясь с собой, все время откладывала свое покаяние. Теперь, войдя к Владыкиным и увидев, вместо желанного уюта, пустые стены, упала тут же, у порога, на колени и в горячих слезах раскаялась пред Господом.

Утром друзья проводили Владыкиных до автобуса. Не помня себя от волнения, Павел с Наташей закрыли за собой последний раз дверь комнаты и вручили ключ брату-коменданту, с пожеланием, чтобы в ее стенах продолжало прославляться имя Иисуса. Перед посадкой в автобус, Павел снял шапку и, в последний раз, оглядев вершины гор, загорающиеся малиновым рассветом, молитвенно произнес: «До сего места помог нам Господь!!!»

— Что, жалко расставаться что ли? — с усмешкой заметил шофер, нетерпеливо держась за рычаг коробки скоростей, — ныряй скорей да плюнь позади себя.

Павел с Наташей, войдя в машину, неторопливо разместились сзади шофера, наблюдая, как он старательно набирал скорость, покидая Усть-Омчуг.

— Да, — сказал Павел, — конечно, мы рады возвращению, после 12-летнего скитания по этим местам, но скажем, словами Библии: «Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие мое приятно для меня» (Пс.15:6). За все, слава Богу!

Автобус мчался, как птица — это соответствовало и желанию Владыкиных; он то взлетал с рычанием, по серпантинам, на горные перевалы, то устремлялся вниз, оставляя сзади себя снежные вихри; осторожно, по ступицу в воде, пересекал горные потоки или с отвагою врезался в кашу, по-весеннему раскисшего снега, на трассе и, причудливым веером брызг, обдавал почерневшие валы, расчищенных снеговых заносов, по краям трассы. В природе и на сердце Павла с Наташей царило ликование. С горных перевалов Владыкин, осматривая знакомые горные вершины, с упоением рассказывал жене о тех или иных особенностях, но она продолжала молча, с закрытыми глазами, услаждать себя радостью возвращения в свой родной Ташкент. Иногда, такое непочтительное отношение к рассказчику, волновало его душу, но у жены всегда находились свои объяснения; и он, в основном, один, своими яркими воспоминаниями, отмечал убегающие картины прошлого и, прощаясь с этими местами, не раз возносил усердные молитвы хвалы и благодарения Богу. Ведь, он так сросся со всем этим! Да, и как можно расставаться со всем этим равнодушно, когда эти горные вершины, скальные уступы и таинственные заросли на берегу потоков были свидетелями усердных пламенных молитв, при жгучих испытаниях — был ли это куст стланика, где братья-отшельники, на Пасху, обливаясь слезами, пели: «Страшно бушует житейское море…», или знакомая трасса на берегу Армани, где Павел перенес большие искушения, связанные с воспоминаниями о Кате, и где Господь особо посетил умилением его застывшую душу. А, вот, и почерневший каркас от его палатки…

Подъезжая к Магадану, он всегда любовался широкой равниной, которая на Востоке оканчивалась вытянутым отрогом с, отдельно стоящей сопкой, окутанной дымкой. Это была лесная падь и, как впоследствии ему стало известно, что где-то там, в самой ее гуще, при распиловке дров, у «козла» закончил свое мученическое поприще, служитель русского братства баптистов — Петр Яковлевич Вине.

Магадан встретил Владыкиных бурной, весенней оттепелью; а Альберт Иванович — по-детски, радостными рукоплесканиями и дружескими христианскими объятиями. Остановились Павел с Наташей в транзитном городке, встали на учет в управлении и были в восторге от того, что все оформление на выезд, было сделано очень быстро и совершенно беспрепятственно.

Расставанию с Кеше Альбертом Ивановичем был уделен целый день и вечер. В беседе с друзьями, он радостно сообщил, что его сына скоро будут этапировать, в административном порядке, как ссыльного, сюда, в Магадан; а здесь его ожидает и рабочее место, и светлая перспектива в учебе. Потом заявил, что он сам, осенью текущего года, должен быть освобожден из очередного заключения, после десятилетнего отбытия. В связи с этим, он задал такой вопрос Павлу с Наташей:

— Друзья мои, что вы мне посоветуете? Через несколько месяцев я освобождаюсь, паспорт мне дадут такой, что мне, с ним, придется искать там, на «материке», такую же Колыму, а я уж наскитался чрезмерно. Учитывая все