Командованию вермахта рисовалось повторение истории под Демьянском, когда в результате контрнаступления Красной армии в январе 1942 г. в кольце очутился целый армейский корпус численностью около 100 000 человек. На протяжении четырех месяцев окруженные немецкие дивизии получали снабжение по воздуху и сковывали силы пяти советских армий, до тех пор пока силы деблокирования не позволили прорвать окружение. Не слушая предостережений начальника штаба, Геринг поспешил дать фюреру гарантии, что и на этот раз люфтваффе сможет обеспечить воздушный мост. Получив заверения, Гитлер отдал приказ превратить Сталинградский котел в «крепость». Как и в предыдущую зиму, он отвечал решительными отказами на призывы скорее начать отступление[683].

Обещание наладить и поддержать воздушный мост звучало убедительно и успокоительно для солдатских семей, на которых прошедшим летом произвела глубокое впечатление работа авиапочты. Воздушный мост означал не только доставку снабжения окруженным, но и вывоз раненых. В начале января Лизелотта Пурпер приехала на аэродром во Львове снимать для пропаганды раненого солдата, которого выгружали из транспортника «Юнкерс» Ju‐52. Из-за сильного холода она едва видела объекты в видоискателе. Чтобы не подвергать раненного пытке все новых выносов из самолета, Лизелотта попросила перевязать и положить на носилки здорового санитара. Доброй дюжине мужчин пришлось подналечь на фюзеляж и крылья машины и развернуть ее под свет, после чего фотокорреспондент почувствовала: вот теперь все как надо – снимки получатся[684].

Снабжение окруженных под Демьянском немцев потребовало усилий всего 1-го воздушного флота. Восемь месяцев спустя обеспечение всем необходимым для сопротивления врагу 290 000 военнослужащих в западне Сталинградского котла оказалось люфтваффе попросту не по силам. В то время как Демьянск обходился 265 тоннами грузов в день, 6-я армия нуждалась минимум в 680 тоннах. Вынужденное действовать на куда больших расстояниях при противодействии куда лучше организованных ВВС РККА, люфтваффе, и без того уже понесшее тяжелый урон, продолжало терять и матчасть, и личный состав. Эрхард Мильх, энергичный генеральный инспектор люфтваффе, принял на себя непосредственное командование операцией, но даже он не смог предложить больше 100 тонн ежедневно.

Когда стала ясна неспособность люфтваффе обеспечить воздушный мост, на первый план ясно выступила необходимость прорыва кольца. Если 6-я армия так и останется отрезанной, она не сможет помешать советским войскам вбить клин между двумя немецкими группировками, и тогда группа армий «A» на Кавказе тоже окажется в изоляции. 12 декабря Манштейн развернул контрнаступление, застав врасплох командование советских войск, а потому сумел на протяжении первых двух суток достигнуть значительного продвижения, подойдя на 50 километров к окруженной 6-й армии. Действия Манштейна вынудили Красную армию отказаться от попыток отрезать группу армий «A» на Кавказе. Но, несмотря на все обращения Манштейна, командующий 6-й армией генерал Фридрих фон Паулюс не отдал войскам приказа на прорыв окружения одновременной атакой с востока навстречу своим. Перед лицом нехватки горючего, снарядов и пригодной к применению в условиях зимних метелей моторной техники, равно как и из-за прямого приказа Гитлера не начинать отступление, Паулюс остался глух к призывам и не двигался с места.

Разные части и соединения 6-й армии находились в различной степени боеготовности. Передвижная рация Вильгельма Мольденхауера не отапливалась из-за экономии бензина, однако он все равно предпочитал сидеть в фургоне и слушать новости, чем постоянно торчать в землянке 4×2,5 метра, где ему приходилось обитать вместе с еще шестью солдатами и спать по очереди из-за тесноты. Единственный плюс состоял в непродолжительности ночных дежурств, длившихся не больше часа; зато снимать и надевать сапоги в темноте землянки, как не без усмешки замечал Мольденхауер, было делом, требовавшим настоящего мастерства. Тон его писем домой в первые недели декабря оставался поразительно ровным. Более всего волновало отсутствие отпусков и почты. Только описание особенностей кулинарии могло бы встревожить домашних: он с товарищами выменивал табак на конские кости, чтобы сварить суп, крошил туда белокочанную капусту, а уж если удавалось разжиться конским сердцем или легкими, то получался настоящий деликатес[685].

К 17 декабря, после четырех недель в этом «дерьме», Фриц Пробст и его товарищи по строительному батальону, как писал он домой, мерзли, голодали, но не болели. Хлебный паек сократился до 200 граммов в день, на обед варили суп. Письма к ним теперь больше не поступали, но, как слышали солдаты, помощь уже шла – свои пробивали кольцо окружения. Еще через пять дней почти ничего не изменилось. Только одного из товарищей смертельно ранило осколком бомбы. Одежда не видела прачечной уже месяц, столько же не мылись и не брились солдаты: бороды, по словом Пробста в письме к жене, «измеряются уже на сантиметры, но надежда и отвага не покидают нас, мы знаем, что победа будет нашей»[686].

К тому времени когда Фриц Пробст услышал о приближении помощи, шанса получить ее у окруженных на самом деле уже не осталось. Путь контратакующим войскам преградила 2-я гвардейская армия, и уже над самим Манштейном с его силами прорыва нависла угроза окружения. Очередным ударом 16 декабря советские войска рассекли 130-тысячную итальянскую 8-ю армию, отрезав Манштейна от своих и вынуждая направить 6-ю танковую дивизию спасать остатки итальянских войск, а в канун Рождества отдать приказ об отступлении. Отныне единственной связью с прочими немецкими войсками для 6-й армии служило небо, но в тот же день жертвой рейда советских танков пал передовой аэродром люфтваффе под Тацинской. Советские войска уничтожили пятьдесят шесть транспортных самолетов и сам аэродром[687].

Тем вечером немецкий внутренний фронт настраивался на особую радиоволну, соединявшую тридцать передатчиков, в том числе на самолете и на подводной лодке. От песков Северной Африки до льдов Арктики раздавалось: «Снова вызываем Сталинград!» – «Говорит Сталинград! Говорит фронт на Волге!» – звучало в ответ. Начался Концерт по заявкам, пошел обмен приветствиями, а в конце программы на разных станциях разом запели «Тихая ночь, святая ночь» и третий стих гимна Лютера «Господь – наш меч, оплот и щит»[688]. Никто не использовал слово «котел» применительно к ожесточенной битве в районе Волги и Дона[689].