Кажется, Майклу понравилась эта баллада. У него такое чувственное лицо, и в нем сквозит печаль. В жизни Майкла тоже произошла какая-то трагедия, и может быть, именно поэтому он приехал в столь уединенное место. Вряд ли кому-то придет в голову по собственной воле отправиться сюда, а значит, он очутился здесь по воле провидения. Интересно, что его тяготит… и от каких грустных воспоминаний он пытается найти убежище? Кажется, обручального кольца на пальце у него нет, да и сам Майкл в разговоре ни разу не обмолвился о жене. Элеонор и сама не знала почему, но ей сразу показалось, что он холостяк.

О, как она тосковала по солнечному свету — настоящему, а не холодной имитации. Теплому солнечному свету, окутывающему тело золотистыми, как сироп, лучами. Она, кажется, целую вечность провела в тени, в постоянных переездах из одного города в другой, где они с Синклером никогда не задерживались надолго, опасаясь, как бы не раскрыли их тайну. Убежав из Скутари, они перевалили через Карпаты и отправились в Италию. По пути Элеонор часто высовывала лицо из окна повозки, стараясь впитать каждый лучик теплого средиземноморского солнца. Нередко девушка предлагала прервать путешествие и пожить где-нибудь оседло, но поскольку Синклеру мерещилось, что местные жители проявляют слишком живой интерес к загадочной паре молодых англичан, им приходилось переезжать на новое место. Синклер жил в постоянном страхе, опасаясь, как бы его дезертирство не раскрылось. По словам Синклера, он надеялся, что его отцу сообщили только то, что сын погиб в Балаклавском сражении…

Что до Элеонор, она и сама не знала, чего боялась сильнее — никогда больше не увидеть семью или увидеть, но жить с мыслью о том, что они догадываются о ее страшном перерождении.

Как-то раз в Марселе Синклер случайно увидел старого друга семьи, который прогуливался по причалу. Чтобы избежать встречи с ним, лейтенант потащил Элеонор в ближайшую ремесленную лавку. Когда владелец лавки спросил, что их интересует, Синклер на чистейшем французском языке, насколько могла судить Элеонор, ответил, что хочет посмотреть брошь из слоновой кости с золотым обрамлением. Первое, что ему попалось на глаза на прилавке.

Лавочник поднес брошь к падающему из окна свету, и Элеонор увидела, что это миниатюрное изображение Венеры, выходящей из моря. Вещица была выполнена настолько искусно, что от восторга у Элеонор перехватило дух.

— Пожалуй, более подходящего для тебя украшения, чем символ богини любви, и придумать нельзя, — сказал Синклер, прикалывая брошь к ее платью.

— Она восхитительна, — тихо ответила Элеонор. — Но разве нам не надо экономить оставшиеся деньги?

— Combien d’argent?[19]— обратился Синклер к лавочнику и не торгуясь оплатил покупку.

Для Элеонор всегда оставалось загадкой, откуда к ним прибывали деньги, однако на переезд в новое место средств им неизменно хватало. Она подозревала, что Синклер, выдавая себя за того, кем не являлся, просто берет взаймы у англичан, с которыми они время от времени встречаются, и в игорных домах превращает деньги в более крупные суммы.

В Лиссабоне они сняли комнату на верхнем этаже маленькой гостиницы, из окна которой открывался вид на зубчатую стену фасада церкви Святой Марии. Перезвон колоколов на звоннице храма был им как постоянный упрек, и однажды утром Синклер, возможно, догадавшись, о чем она думает, предложил:

— Может, обвенчаемся в нем?

Элеонор словно язык проглотила. Она уже давно чувствовала себя проклятой, и как бы ей ни хотелось провести свадебную церемонию по всем правилам, сама мысль о том, чтобы в нынешнем состоянии заявиться в церковь и перед лицом Бога дать священную клятву, повергала в ужас.

— Давай хоть просто потопчемся внутри, — убеждал ее Синклер. — Все только и говорят, какая это красивая церковь.

— Но мы все равно не сможем обратиться к священнику. Слишком много нам тогда придется ему лгать.

— Да кому нужны эти священники? — усмехнулся Синклер. — Тем более они по-португальски лопочут. Если хочешь, можем просто постоять в сторонке и дать друг другу собственные клятвы. Бог их услышит и без папского посредничества. Разумеется, при условии, если Бог вообще существует и хоть что-нибудь слышит…

Судя по его тону, Синклер сильно в этом сомневался.

И вот Элеонор надела свое самое красивое платье, Синклер облачился в военный мундир, и они рука об руку пересекли площадь и вошли в храм. Парой они действительно были очень красивой, и Элеонор то и дело ловила на себе восхищенные взгляды прохожих. Церковь построили в двенадцатом веке, в 1344 и 1755 годах она была серьезно повреждена землетрясениями, но ее восстановили, а заодно и немного реконструировали. По обеим сторонам высокой арки входа, словно белые башни крепости, возвышались две колокольни, а над сводом зияло большое круглое окно, сквозь цветные стекла которого проникали лучи солнца и озаряли желтоватым светом старинную позолоту и внутренние массивные колонны. За металлическими воротами в отдельных капеллах скрывались мраморные надгробия, каждое со своим гербом. На одной из могильных плит Элеонор увидела изваяние лежащего господина в доспехах и с мечом в руке, охраняемого псом, на другой — фигуру женщины в античных одеждах и с молитвенником в руке. Церковь оказалась очень просторной. Несмотря на то что скамьи и проходы были заполнены прихожанами, здесь царила такая тишина, что Элеонор слышала лишь звуки собственных шагов, эхом отдающихся под высокими сводами нефа.

Заметив престарелого священника, который разговаривал с небольшой группой изысканно одетых мужчин и женщин, Элеонор инстинктивно дернулась в противоположном направлении. Синклер, почувствовав, что спутница потянула его в другую сторону, улыбнулся:

— Боишься, как бы он не учуял, что от нас грешком разит?

— Не надо так шутить.

— А может, думаешь, он погонится за нами вприпрыжку?

На сей раз она предпочла промолчать.

— Нам вообще-то необязательно проходить через всю процедуру, — заявил он. — Я это только ради тебя делаю.

— Не очень-то вдохновляющий настрой, — ответила она и направилась к выходу, поймав себя на мысли, что теперь делает это не под влиянием религиозных предрассудков.

Синклер остановил ее, схватив за рукав.

— Прости меня. Ты же знаешь, я совсем не это имел в виду.

Элеонор заметила, что своей семейной сценой они привлекли внимание нескольких прихожан, а этого ей хотелось меньше всего, поэтому она быстро прикрыла лицо носовым платком и шмыгнула за ближайшую к алтарю колонну.

— Я бы женился на тебе где угодно, — проговорил Синклер тихо, но настойчиво. — Будь то в Вестминстерском аббатстве или посреди леса, вообще без свидетелей, кроме птиц на деревьях. Я хочу, чтобы ты это знала.

Элеонор знала, но этого было недостаточно. Синклер потерял веру в людей, а заодно сильно подорвал и ее веру. Что они здесь делают? На что она надеется? Они совершают огромную ошибку, и поняла она это сразу же, как только переступила порог храма.