— Нет, — отозвалась она почти загробным голосом. — Не сейчас.

Он подошел к окну и раздвинул расписанные яркими цветочками шторы. В доме напротив еще светилось несколько окон. Мимо неторопливо проползла поливальная машина. Майкл стоял и думал, как сообщить Элеонор и кое-что другое, что она обязана знать. А именно то, что ей следует избегать контакта не только со льдом, но и с людьми… Тесного физического контакта.

Как ей объяснить, что хотя жажда побеждена, инфекция продолжает в ней жить? Что даже если ей захочется просто обнять кого-то, этим самым она подвергнет человека смертельному риску?

И если уж на то пошло, как ему убедить самого себя не прикасаться к Элеонор?

Когда шум поливальной машины стих, он вернулся к двери ванной, да так там и застрял на добрых полчаса, в течение которых уламывал Элеонор надеть-таки купленную одежду. Ее так шокировали длина и эфемерность платья, что она отказывалась наотрез, пока Майкл клятвенно не заверил ее, причем несколько раз, что это последний писк моды и сейчас все только так и одеваются.

— Долгое время платья были еще короче, — убеждал он ее, размышляя, как она отреагирует, когда увидит на набережной полуголых людей в бикини.

Когда Элеонор наконец сдалась и, красная от смущения, вошла в комнату, у Майкла просто дух захватило, так она была хороша.

Даже в такую рань движение на Оушн-драйв было оживленным, и Элеонор шарахалась от проезжающих мимо автобусов, словно от огнедышащих драконов. Среди автомобилей, шума, огней Элеонор цеплялась за руку Майкла, будто за спасательный круг. Тепло, которым она напиталась в горячей ванне, быстро улетучивалось, и Майкл отметил, что рука Элеонор опять стала прохладной.

На станции Адели она призналась, что больше всего тоскует по теплому солнечному свету, и Майклу не терпелось показать ей потрясающе красивый рассвет над океаном. Они как раз остановились на пешеходном переходе, когда прямо возле них затормозила тележка с фруктовым мороженым. Ее владелец, единственный прохожий в этот ранний час, с надеждой посмотрел на них, надеясь, что его выручат, но не тут-то было. С таким же успехом он мог попытаться всучить им динамит. Когда Майкл инстинктивно оттеснил Элеонор в сторону от тележки, мороженщик посмотрел на него как на психопата. Но Майкл знал, что придется постоянно быть начеку. А до тех пор, пока он не решится рассказать Элеонор остальную часть правды, пресекать ее контакт с окружающими надо будет очень незаметно. Возможно, именно в этот момент она снова начинает чувствовать себя счастливой, так зачем обременять ее проблемой, с которой Майкл может справиться и самостоятельно?

К тому времени как они пересекли улицу и преодолели поросшие кустарником дюны, чернильно-фиолетовый оттенок неба сменился розовым. Они миновали высокие пальмы, плавно покачивающиеся на морском бризе, и пошли дальше, к линии прибоя. Затем сели на белый песок и стали любоваться поднимающимся из-за горизонта солнцем. Наблюдать за тем, как огненный шар медленно встает над океаном, отражаясь в серебристой глади воды, будто в зеркале, и окрашивает облака в рубиново-красные тона. В утреннем свете глаза Элеонор сверкали, словно два изумруда. С неба к самой поверхности воды спикировала серо-белая скопа, и Элеонор проследила за птицей взглядом. Майкл заметил, что девушка грустно улыбнулась.

— Почему вы улыбаетесь? — спросил он.

— Просто кое-что вспомнила. — Ее длинные каштановые волосы, все еще влажные после ванны, рассыпались по плечам и трепетали на легком ветерке. — Одну популярную песенку из другого времени.

— О чем в ней пелось?

Элеонор взяла Майкла за руку, и он почувствовал, что ее пальцы, подставленные под лучи солнца, стали ощутимо теплее. Скопа продолжала метаться между набегающих волн.

— «Никогда не будет берега морского, пальм резных, высоких, как собор Святого Павла. И песков не будет белых, словно в Дувре…» — непринужденно напела она.

Взгляд Элеонор скользнул по ярко освещенному горизонту, широкой белой полосе пляжа, и в ее глазах Майкл увидел первый проблеск искренней радости.

— И вот — пожалуйста, — сказала она, не выпуская его руки. — Сбылось!..