И корнем она неохотно делится. Но раз сама достала, значится, и вправду нужда в том есть.

— На от, — протянула она Арею тоненький корешок, с виду-то он подобный на волосяной ком. — Жуй и спи… мы туточки сами разберемся. Зося, а ты что стала столбом? Подушку неси… одеяло… и ты, Станька, стели женишку, а то только и гораздыя, что мужикам головы дурить… ох, нема на вас розог!

Илья белынь-корень в руках повертел, понюхал и за щеку сунул.

— Спасибо.

На лавку сел, сапоги стянул.

Лойко ж долго принюхивался, лизнул разок-другой, а после бабке вернуть попытался.

— Я сам уж как-нибудь…

— Жуй, — велела она. — Коль и вправду посвататься к Станьке моей хочешь…

— Жевать?

— Жуй, — бабка моя нахмурилася. — Небось, женихов лишних не бывает. Буде с кого выбрать…

— Еще и выбирать… — Лойко корень за щеку сунул и скривился. — Не угодишь на вас, женщины…

— Угодишь, угодишь… только для того живым остаться надобно. Мертвые, оне к угождению не больно способны… спи давай, охальник… от бестолочь кудлатенькая. — И по волосам погладила. — Намаялся с такою-то роднею… А ты, Зослава, чего глядишь? Ложися на печь… тебе, чай, тоже силы надобны… на, пожуй…

— А вещи…

Спать хотелося.

Я ж тоже не железная, и истома тело ломить, да только как можно, когда…

— На, — бабка сунула корень в руку, — жуй. А с вещами мы со Станькою сладим…

Корень был ныне особенно гадостен на вкус.

Зато и сон принес глубокий.

Храпели кони. Суетилися люди, коих сделалося много, и не наших, барсуковых, но незнакомых. Бегали царевы писцы с досточками, за ними — подмастерья с огнем в шклянках, потому как впотьмах-то попробуй попиши, такого наворотишь, что семеро грамотных не разберут.

Стрельцы топтали снега.

И давешний некромант осип, матеряся… все как-то не по-евоному тела на подводы грузили.

— Да чтоб тебя! — он погрозил кому-то кулаком…

…Тут и возка подогнали.

А в него и меня усадили… сперва бабку мою да под белы рученьки… она-то хорошо вышла, даром что некромант полчаса возился, на стрельца морок вешая. А тот еще и ворчал, мол, дожил до седых волос, чтоб бабою побыть…

— Не похож. — Бабка моя себе крепко не по нраву пришлася. И так уж ходила, и этак, и себя за щеку ухватить попробовала, но была остановлена.

— Без тактильного контакта. — Некромант бабке пальцем погрозил.

— Чего?

— Руками не трожь! — рыкнул стрелец и юбки подобрал. Следом и молодший его помощничек, Станькою обряженный, поспешил… ну а там ужо и меня сделали.

Ох и вышла я… не ведаю… как-то оно… не привыкшая я, чтоб на себя глядеть. В зеркале — это одно, а вживую… стоить девка рослая, широкая в плечах. Такую хоть в плуг запрягай, вспашет полечко заместо кобылы и не взопреет, а кобылу опосля и на рученьках до хаты донесет.

Волос светел.

Бровь темна.

Коса толста и до пояса… коса-то мне понравилася, а девка… неужто я взаправду такая? Идеть вразвалочку, да за бок держится, за куделю… ну, то бишь за саблю, только куда девке с саблею ехать. А с куделею оно и можно.

— Вас стрельцами сделаю, — сказал некромант и руки размял. — Только… вы уж все равно постарайтесь… боком… эманации сильные очень… и образцы… я не сталкивался с подобным. Кто бы ни поднял их, он сильный маг.

— Это мы уже поняли.

— Не совсем. — Некромант усадил Арея на стул и голову ладонями сдавил. — Ты думаешь, что и ты сильный маг. Это верно. Я вижу твою ауру, только… ты никогда ведь не сталкивался с магией смерти. И не понимаешь, на что она способна.

— Объясни, раз уж есть минута.

Лицо Ареево в руках некроманта плыло.

Волос сделался короток.

Кожа — светла, да и веснушки на ней появились.

— Объяснить… если бы это было так просто. Ты берешь силу из воды и огня, земли и воздуха… мы — из живого. Из страха. Из боли. Из радости… из рождения и смерти. И эта сила иного свойства.

Пробились рыжеватые усишки над губою.

И сам Арей сделался ниже. Шире в плечах… одежда и та переменилася. Не куртка черная — но кафтан стрелецкий алый, правда, изрядно заношенный и с заплатой на руке.

— Некроманту не под силу остановить бурю. Или призвать дождь. Он не сможет устоять перед огненным шквалом…

— А это хорошо… — позевывая, сказал Лойко. И шею поскреб. Некромант же Арея с табурету спихнул и на оную табурету пальчиком указал.

— Хорошо… только некромант способен наслать моровое поветрие. Одарить черною язвой. Или гнилью, которая во мгновение ока тело разъест…

На макушке Лойко проклюнулася плешка, такая обильная да с корочками, с темными родимыми пятнами. И само лицо его скукожилося, сделалось рябым, что яйцо перепелиное.

— Это уже не очень хорошо.

Голос и тот стал гнусав.

— Некромант способен пройти в сны и вытащить из тела душу… или отравить ее. И человек иссохнет сам…

— Гадкое вы племя. — Лойко повел узеньким плечиком.

— А то…

— Может, еще скажешь, чем вас взять?

— Холодным железом. Ежели по шее, то самое верное средство… только до этой шеи добраться надо.

Из Ильи вышел стрелец худой, тощий, заморенный службою, да и с румянцем чахоточным на впалых щеках. Этакий и за своим бердышом, что за стеною, сховается.

Настал и мой черед.

Боязно было… не оттого, кого вылепять: морок — не шкура, снять легко, тому нас ужо учили. А вот что залезет некромант своими руками леденющими в голову, того я боялася крепко. Вона какие пальцы тонкие да ловкия, небось, самое оно этакими мысли чужие ловить.

— Значит, железом и по шее… универсальный рецепт, — хохотнул Лойко.

— Соли возьмите. И… если вдруг сыщется, то безымень-корень… — сказал сие некромантус с немалым сомнением, в чем его понимаю. Корень сей и я не видывала, редкий он зело, да не потому, что не растет безымень-трава… растет, вона, на Марьиной горе целыми кущами. Но корни она давала тонюсенькие, что волосочки детские. И пользы с их мало.

И редкая травиночка корнем пухла.

Поди сыщи такую, а коль сыщешь, то взять ее можно едино на Летнюю ночь, когда нечисть вся из-под земли лезет да хороводы водит.

Слово надо знать заветное.

Да не одно.

А как тянешь корень, сказывала бабка, то и верещит он голосочком дитячим и так жалостно, что разом сердце от боли рвется…