И вот за окном край солнца касается горизонта, и из груди Унны вырывается легкий вскрик. Она подходит к окну и решительно опускает шкуру, оставляя нас в полутьме переносного очага, который нам дали во временное пользование стражники.

Сложенные в ряд брикеты орфусы кажутся красноватыми в свете пламени, как и ее шрам.

Унна ждет. Долго и напряженно она вглядывается в огонь, и я могу с легкостью сказать, о чем она думает. Она надеется на вмешательство Энефрет, надеется, что та придет нам на помощь, хоть и лишила уже своей метки наследника Асморанты.

Унна не смотрит в окно, за которым медленно опускаются на землю сумерки. Как будто не видеть ночи означает для нее не видеть его смерти.

В тишине, накрывшей нас вместе с темнотой, звуки гаснут, как будто мрак их ловит цепкими пальцами и съедает, один за другим. Треск пламени. Дыхание ветра. Бормотание сторожей за дверью.

Унна неподвижно и безмолвно сидит у огня, я усаживаюсь на жесткую лавку, служащую мне постелью, думая о том, что Л’Афалия тоже может быть уже мертва. Может лежать в снегу где-то прямо за порогом дома фиура или на дороге, ведущей из Асморы в Шинирос.

Она сбежала, но далеко по снегу ей не уйти. А путники из окрестных деревень вряд ли возьмутся довезти до Шина или Асмы такую, как она. Уж слишком она не похожа на людей Цветущей долины.

Энефрет позволила Серпетису умереть. Может, и Л’Афалия уже выполнила какую-то только ей ведомую часть плана и стала не нужна?

— Цилиолис, — шепчет Унна, и я вижу, что она испуганно смотрит в сторону окна. — Что это?

— Где? — Я смотрю на закрывающую нас от мира снаружи шкуру, но ничего не вижу.

— Смотри же!

Унна и я замираем, когда шкура на окне начинает шевелиться, как будто кто-то снаружи пытается ее откинуть. Это не может быть стража — я слышу их едва различимые «вот холодрыга» и «дочка Загмиса? Да в жизни не поверю» за дверью, и на мгновение безумная мысль об Инетис, которой удалось сбежать, охватывает мой разум.

Я подхожу и откидываю шкуру рукой, и отшатываюсь, когда мне в лицо едва не вонзается лезвие ножа. Его держит покрытая снегом рука, а потом я замечаю за рукой большие круглые глаза и мокрые, тоже припорошенные снегом волосы. Он не тает на них.

— Л’Афалия! — шепчет Унна, тут же оказываясь рядом.

Окно слишком маленькое, чтобы выбраться, но Л’Афалия и не пытается нас спасти. Она смотрит на Унну и кивает — так решительно, словно та что-то сказала ей без слов.

— Я… добрась… — И исчезает из виду.

— Л’Афалия! — шепчет Унна, высовывая голову в окно, но тут же отшатывается, глядя на свои испачканные чем-то руки, а потом на меня огромными от волнения глазами. — Ох. Она ранена. Она серьезно ранена! Она упала возле стены!..

Я только сейчас замечаю на шкуре и на каменной стене черные следы. Это кровь — не человеческая, но кровь той, что только что говорила с нами.

— Л’Афалия! — снова зовет Унна, высовываясь в окно. — Очнись! Л’Афалия!

Ее голос взвивается ввысь вместе с ветром.

— Тише, нас могут… — начинаю я, но не успеваю предупредить.

— Эй, что тут за разговоры?! — Заглянувший за угол стражник, видимо, столбенеет при виде заметенной снегом фигуры, лежащей у окна. Я слышу, как он втягивает носом воздух, не веря своим глазам. — Так это та самая девка! Тащи ее к фиуру! Быстро, быстро! Хватайте ее, пока она не сбежала! А ты! Ну-ка быстро закрой окно!

Унна оборачивается ко мне, ее пальцы сжимаются в кулаки, а шрам проступает на лице темной полосой. На ее лице страх и какая-то безумная надежда.

— Они понесут ее к фиуру, — говорит она, пока мы оба прислушиваемся к легкому переполоху у стены склада. — Там Инетис. Только бы успели. Только бы успели.

Я слышу ругань, глухой стук и стон — видимо, даже раненая Л’Афалия пытается сопротивляться. Короткий обмен репликами — и шаги удаляются, чтобы почти сразу приблизиться снова.

— Вы, там! Сидеть тихо!

Но мы и так затаили дызание.

— Только бы успели, — повторяет Унна, и я неожиданно злюсь на нее и перебиваю:

— Хватит.

Она замолкает, на лице — смесь обиды и растерянности, но я не извиняюсь. Л’Афалию унесли прочь, и теперь нам остается только ждать и верить, что ребенку хватит ее присутствия в одном доме с фиуром, чтобы что-то сделать.

Чтобы спасти… вот только я не знаю, кого он решит спасти: своего отца, умирающего от ран, или мать, снова ставшую пленницей, только на этот раз в чужом доме.

Я готов к чему угодно, и все же дыхание перехватывает, когда мир вокруг нас начинает колебаться, как нагретый огнем воздух. Это магия, такая сильная, что на руках у меня становятся дыбом волосы. Сердце колотится, дыхание перехватывает, а в горле появляется комок, который никак не получается сглотнуть.

— Цилиолис! — слышу я голос Унны где-то вдалеке. — Цилиолис, где ты?

Я успеваю схватить ее за руку, а потом дровяной склад исчезает. Все вокруг становится белым и красным, как снег и кровь, и даже небо кажется покрытым темными каплями. Мы где-то в другом месте, в другом мире и как будто в другом времени, потому что вокруг светло, как днем.

Это не та магия, что носила нас с Серпетисом взад-вперед по воле Энефрет.

Эта магия выворачивает наизнанку и жжет изнутри. Ломает руки и ноги и наполняет рот едкой желчью. Она слишком сильная — она неуправляемая, потому что тот, кто ей пользуется, еще слишком мал, чтобы справиться с тем, чем владеет.

Кровь исчезает с неба, и вокруг остается только снег и на землю темной тканью снова падают серые сумерки. Мы все оказываемся свалены друг на друга — я, Унна, охающая и держащаяся за живот Инетис, Л’Афалия, холодная и неподвижная, кричащий от страха и боли Кмерлан.

Я поднимаюсь и тут же бросаюсь на помощь сестре, обжигаясь смертельным холодом исходящей от ее живота магии. На несколько мгновений Инетис кажется окутана золотистым светом — тем же, что жжет сейчас мою кожу в том месте, где оставила метку Энефрет. Потом оно исчезает. Быть может, мне просто привиделось.

Рядом со мной Унна помогает встать Кмерлану. Л’Афалия замерла на земле, и на мгновение мне кажется, что она мертва, но губы ее разжимаются, чтобы выпустить свистящий выдох, и я понимаю, что ошибся. Пальцы ее скребут, загребая снег, когда она пытается перевернуться и подняться. Унна подбегает к ней.

— Где мы? — тихо спрашивает Инетис. Она прижимается ко мне — на пронизывающем зимнем ветру мы все оказались без теплой одежды. — Цили, что это впереди?

Серая длинная полоса прорезает землю в трех десятках шагов от нас. Я открываю рот, чтобы сказать, что не знаю, но тут Унна подает голос:

— Это Шиниру.

Серая река. Граница Шинироса, граница всей Асморанты — и место, где вчера случилась первая кровопролитная битва между побережниками и людьми Цветущей долины.