Что касается Греции, то подобное же соединение зол, восходящих к Пелопоннесской войне, привело во времена Полибия (206-128 гг. до н. э.) к столь значительному уменьшению численности населения, что оно даже превысило то, которое произошло позднее в Италии. В знаменитом отрывке Полибий затрагивает практику ограничения численности семьи посредством абортов или детоубийства в качестве главной причины социального и политического краха Греции в его время. В таком случае, очевидно, что отнюдь не недостатком инженерной техники нужно объяснять, почему Копаидской, равно как и Понтинской, равнине позволили превратиться из житницы в гнездо малярийных комаров.

Мы придем к соответствующим выводам, если перейдем от практической инженерной техники к художественной технике архитектуры, скульптуры, живописи, каллиграфии и литературы. Почему, например, эллинский стиль в архитектуре вышел из употребления между IV и VII вв. христианской эры? Почему оттоманские турки отказались от арабского алфавита в 1928 г.? Почему почти все незападные общества в мире теперь отвергают свой традиционный стиль в одежде и ремеслах? А для начала мы можем с таким же успехом убедиться в существовании данной проблемы, задавшись вопросом, почему наш собственный традиционный стиль в музыке, танце, живописи и скульптуре отвергается большей частью подрастающего поколения?

В нашем случае может ли служить объяснением потеря художественной техники? Забыли ли мы правила ритма и контрапункта, перспективы и пропорции, которые были открыты итальянцами и другими творческими меньшинствами во второй и третьей главах нашей истории? Очевидно, нет. Господствующая тенденция к отказу от наших художественных традиций не является результатом технической некомпетентности. Это умышленный отказ от стиля, который утрачивает свою притягательность для подрастающего поколения из-за того, что это поколение перестает развивать свою эстетическую восприимчивость в традиционном западном духе. Мы умышленно изгоняем из наших душ великих мастеров, которые были добрыми гениями наших предков. А пока мы находимся в самодовольном восторге от того духовного вакуума, который сами же и создали, тропический африканский дух в музыке, танце и скульптуре заключил нечестивый союз с псевдо-византийским духом в живописи и барельефе и поселился в доме, который нашел выметенным и украшенным. Упадок имеет не техническое, а духовное происхождение. Отвергая собственную западную традицию искусства и таким образом низводя свои способности до состояния истощенности и бесплодия, в котором мы хватаемся за экзотическое и примитивное искусство Дагомеи и Бенина как за манну небесную, мы признаемся перед всеми людьми в том, что утратили наше право духовного первородства. Наш отказ от традиционной художественной техники, несомненно, является следствием некоего рода духовного надлома западной цивилизации. А причина этого надлома, очевидно, не может быть найдена в том явлении, которое само есть один из его результатов.

Недавний отказ турков от арабского алфавита в пользу латинского можно объяснить в том же духе. Мустафа Кемаль Ататюрк и его ученики были решительными западниками в своем исламском мире. Они утратили веру в традиции своей собственной цивилизации, а следовательно, отвергли и литературного посредника, через которого она передавалась. Подобное объяснение дает понять, почему были отвергнуты другие традиционные системы письма другими умирающими цивилизациями прежних дней, например иероглифическая письменность в Египте и клинопись в Вавилонии. Движение за отмену китайской письменности ныне заметно в Китае и Японии.

Интересным примером замены одной техники на другую является отказ от эллинского стиля архитектуры в пользу новомодного византийского. В этом случае архитекторы общества, бившегося в смертельной агонии, отказывались от сравнительно простой схемы архитрава на колоннах, чтобы экспериментировать с необычайно трудной задачей увенчания крестообразного здания круглым куполом, так что не могло быть и речи о нехватке технического умения. Вероятно, ионийские архитекторы, успешно решившие строительные задачи церкви Святой Софии для императора Юстиниана, не могли построить классический греческий храм, если бы на то была воля их самодержца и их собственная? Юстиниан и его архитекторы приняли новый стиль, потому что старый стал неприятен для них из-за его связи с остатками умершего и загнивающего прошлого.

Результат нашего исследования, по-видимому, следующий: отказ от традиционного художественного стиля является признаком того, что цивилизация, с этим стилем связанная, долгое время находилась в состоянии надлома и теперь распадается. Так же как и неупотребление утвердившихся технических средств, он является следствием надлома, а не его причиной.

Когда мы рассматривали этот предмет ранее, в связи с [проблемой] роста цивилизаций, то обнаружили, что та степень господства над человеческим окружением, какой обладает любое данное общество в любой исторический период, может быть приблизительно измерена на основе его географической экспансии. На исследованных примерах мы обнаружили также, что географическая экспансия зачастую сопровождалась социальным распадом. Если это так, то представляется совершенно немыслимым искать причину этого же самого надлома и распада в прямо противоположной тенденции — тенденции к уменьшению господства над человеческим окружением, критерием чего может послужить успешное вторжение чуждых человеческих сил. Тем не менее широко распространен взгляд, будто цивилизации, равно как и примитивные общества, погибают в результате успешных нападений на них со стороны внешних сил. Классическое изложение этой точки зрения дано Эдуардом Гиббоном в «Истории упадка и разрушения Римской империи». Эта тема заявлена в одном предложении, где Гиббон подводит итоги своей истории в ретроспективе: «Я описал триумф варварства и религии». Эллинское общество, которое воплощено в Римской империи, достигшей своего зенита в век Антонинов[510], Гиббон представляет побежденным в результате одновременного нападения двух различных врагов, атаковавших по двум фронтам: североевропейских варваров, вышедших из «ничейных земель» по ту сторону Дуная и Рейна, и христианской Церкви, возникшей в покоренных, но не ассимилированных восточных провинциях.

Гиббону ни разу не приходит на ум, что век Антонинов был не летом, но «бабьим летом» эллинской истории. Степень его заблуждения выдает само название его великого произведения. Упадок и разрушение Римской империи! Автор истории, носящей подобный заголовок и начинающейся со II в. христианской эры, уверенно начинает свое повествование в той точке, которая очень близка к концу действительной истории. Ибо «умопостигаемым полем исторического исследования», интересующим Гиббона, является не Римская империя, а эллинская цивилизация. Римская же империя сама была лишь монументальным симптомом прогрессирующего распада этой цивилизации. Когда принимается во внимание вся история, стремительный упадок Империи после века Антонинов совсем не кажется неожиданным. Наоборот, было бы удивительно, если Римская империя продолжила бы существовать, ибо эта Империя была обречена на гибель еще до своего основания[511]. Она была обречена, потому что учреждение этого универсального государства было не чем иным, как временным оживлением, которое могло лишь задержать, но не надолго остановить уже неотвратимую гибель эллинского общества.