ответ. Суть его не отличалась замысловатостью. Кто такие? Известное дело — разный сброд: воры, изменники, а также двое кафиров, которых удалось схватить в Халебе. Они ходили по домам, прикидываясь странниками, но сами что-то вынюхивали, в общем, понятно — шпионили, хотели разузнать, сколько войск находится в городе и каково настроение жителей, довольны ли они новой властью.

Отчего их не казнили там, где поймали? Великий и мудрый правитель Халеба, брат султана Юсуфа Малик аль-Адиль нашёл весьма мудрым прислать злодеев в Харран, дабы их обезглавили тут, в городе, где неведомая болезнь приковала к постели вождя джихада. Пусть смерть этих жалких и недостойных рабов умилостивит Аллаха и таким образом послужит на благо повелителю Египта и Сирии.

— Двое из них, ваше высочество, могли бы оказаться куда более полезными для него, если бы остались живы, — сказал ибн Муббарак и, видя недоумение в глазах принца, пояснил: — Насколько я разбираюсь в лихорадке, они больны, и если палачи не поспешат, могут отдать душу своему Богу раньше, чем свершится возмездие. Я предлагаю взять их в качестве испытуемых. Зачем искать кого-то ещё, если эти двое как раз в том состоянии, которое потребно, дабы усыпить все подозрения уважаемого ибн Хубайдаллаха относительно качества моего снадобья?

Кавалькада остановилась.

— Эти люди как раз и есть те шпионы, которых поймали в Халебе, — пояснил аль-Афдаль, выслушав распорядителя казни, — Подарок отцу от моего дяди аль-Адиля.

— По-моему, ваше высочество, — заявил бородач как ни в чём не бывало, — ваш дядя не мог в данной ситуации сделать лучшего подарка своему брату. Вы не находите? Я ясно вижу волю Аллаха. Если бы он не внушил вашему дяде прислать этих двоих... м-м-м... неверных скотов сюда, нам пришлось бы ещё потратить какое-то время на поиски подходящих больных.

— Больных немало и среди солдат султана, — резонно заметил Бен Маймон. — За тем, чтобы найти испытуемых, дело не станет.

— Зачем же искать их, когда они тут? — возразил «научный оппонент». — Они вполне подойдут. Вы же сами, уважаемый, не доверяете действию моего препарата. Что, если вы окажетесь правы, и испытуемые умрут?

— Тогда и ты умрёшь, — жёстко глядя на бородача, пообещал принц, немедленно забыв о вежливости, зато вспомнив о своём высоком положении. — Решено, — подытожил он тут же. — Мы берём этих двоих. Казнить их можно и после того, как они поправятся.

Решительно, юному наследнику трудно было отказать в логике, равно как ибн Муббараку в настырности.

Впрочем, последнего качества было не занимать и старшему сыну повелителя Востока. Дабы сломить сопротивление Бен Маймона и придворных медиков, аль-Афдаль, едва у подопытных кафиров наметилось улучшение состояния, собрал что-то вроде консилиума, на который, естественно, пригласил и вельмож, поскольку последнее слово всё равно оставалось не за врачами, а за чиновниками. Аль-Афдаль знал, что многие из них проголосуют за применение микстуры никому не ведомого целителя, поскольку горят искренним желанием поскорее увидеть повелителя здоровым, другие же скажут «да», надеясь на прямо противоположный исход лечения.

Результат превзошёл все ожидания: перед самым христианским Рождеством, спустя всего две недели после начала лечения, главный больной великой империи пошёл на поправку. Как и полагается любому владыке, он, придя в себя, первым делом возжелал наградить того, кто по воле Аллаха сумел сотворить чудо.

Услышав его просьбу, султан пришёл в неописуемое изумление.

— Ты хочешь получить в награду такую малость? — спросил он. — Чего стоит жизнь этих псов? Я отпущу их и даже награжу.

Однако, как тут же выяснилось, Салах ед-Дин заблуждался. Нашлись советники, которые просветили его относительно личностей испытуемых.

— Их опознали, это не только шпионы, но, хуже того, они — разбойники, — хмурясь, проговорил он, когда лекарь в очередной раз пришёл проведать его и как бы между прочим сообщил, что кое-кто из правоверных отчего-то не спешит выполнить приказ повелителя. — Оба они — злейшие враги веры, нечестивцы, осмелившиеся совершать свои кровавые злодеяния в исконных землях ислама. Один был их вождём и сумел уйти от славного Лулу! Теперь уже никуда не уйдёт.

— Почему, о великий из великих?

Салах ед-Дин неодобрительно посмотрел на врачевателя и звездочёта:

— Потому, что на сей раз он попался мне.

— Того, кого славный Лулу упустил, — неожиданно произнёс ибн Муббарак, — великий Салах ед-Дин может и отпустить.

— Чего ради мне отпускать его?

Исцелитель умел отвечать вопросом на вопрос:

— Разве не верно говорят все про моего повелителя, что он — справедливейший из справедливых? Разве не заслуженно славят всюду его необычайное благородство? Разве попусту восхваляют во всех землях его умение прощать своих бывших врагов?

— Бывших?

— Да, о великий, ведь прошло уже два года с тех пор, как Ивенах и его друг не воюют с правоверными.

— Два года? О чём ты говоришь? — воскликнул султан. — Не прошло и нескольких месяцев, как стража моего брата схватила его в Халебе! Он шпионил, это ничуть не меньшее, а порой и куда большее преступление, ведь то, что сделано одним соглядатаем, иной раз оказывается на поверку ценнее того, что могут совершить в бою сотни отборных воинов. Ведь они — руки и ноги битвы, а он — её глаза и уши!

Лицо ибн Муббарака расплылось в восхищенной улыбке.

— О величайший из великих и мудрейший из мудрейших! — воскликнул он. — Такие слова достойны того, чтобы их писали золотом на самом прочном камне. Потомки обязаны помнить о том, кто произнёс их, всегда. Но в одном ты, о справедливейший, ошибаешься. Тот человек не соглядатай. Он лишь несчастный, который пожертвовал славой воина, дабы хотя бы ещё раз увидеть своими глазами ту, которую любил когда-то.

— Но что он делал в Халебе? — удивился Салах ед-Дин.

— Она когда-то жила там, о великий, — пояснил врачеватель и звездочёт и со вздохом добавил: — Вот он и пришёл туда, надеясь разыскать её. Оттого-то и расспрашивал всех, желая узнать хоть что-нибудь о том, что сталось с ней. Возможно, она погибла во время большого пожара, устроенного безумцами-фидаями на базаре. Так или иначе, никто ничего не сказал ему, а потом он и его друг из очень далёкой северной страны попали в руки стражников. Эти двое — моряки, и никогда бы не пришли по доброй воле в Халеб, где были обречены угодить в плен.

Султан кивнул и сказал:

—