— Приор Мортимус, я называю это государственной изменой. Пожалуйста, возьмите с собой нескольких работников и поместите брата Эдвига под арест.

На лице приора запечатлелся неописуемый ужас.

— Но помилуйте, сэр. Он не сказал ничего предосудительного относительно власти короля.

— В самом деле, сэр, — резко подался вперед Марк, — в его словах не было никакой измены.

Я сурово посмотрел на аббата Фабиана.

— Исполняйте приказ.

— Ради всего святого, делайте, как он говорит, — сказал тот.

Приор, сжав губы, покорно встал из-за стола и вышел из трапезной. Мгновение я сидел молча, склонившись над столом и ощущая на себе пристальные взоры всех присутствующих. Потом встал и, сделав Марку знак следовать за мной, направился к двери. Когда я открыл ее, то увидел, что приор ведет за собой группу кухонных работников. Они направлялись в сторону казначейского дома.

В это мгновение кто-то коснулся моей руки. Резко обернувшись, я увидел перед собой Багги. Лицо его было исполнено решимости.

— Сэр, прибыл посланник.

— Что? — не понял я.

— Всадник из Лондона здесь, — пояснил тот. — Никогда не видел человека, столь сильно перепачканного в грязи.

На мгновение я задержал взгляд на приоре Мортимусе, который как раз стучал в дверь казначейского дома. Я колебался, не зная, куда прежде идти — за ним или к прибывшему из Лондона посланнику. Вдруг передо мной все поплыло, а в глазах заплясали мошки. Сделав глубокий вдох, я обернулся к Багги, который все это время не спускал с меня глаз.

— Пошли, — сказал я и направился в сторону сто рожки.

Посланник сидел в доме привратника и грелся у огня. Несмотря на то что он с головы до пят был заляпан грязью, я узнал в нем молодого человека, который разносил письма в конторе Кромвеля. Главный правитель Англии уже узнал о том, что рассказал в своем отчете тюремный надзиратель.

Когда молодой человек встал, я увидел, что он слегка дрожит, очевидно, от усталости.

— Господин Шардлейк? — с легким поклоном спросил он.

Я кивнул, ибо от напряжения не мог вымолвить ни слова.

— Мне велено передать это лично вам в руки.

Он протянул мне бумагу, скрепленную печатью Тауэра. Повернувшись к нему и Багги спиной, я вскрыл письмо и прочел послание, состоящее из трех строк. Их содержание лишь подтвердило мои худшие ожидания. Напустив на себя хладнокровный вид, я вновь обернулся к Багги, который все это время не спускал с меня своего внимательного взгляда. Молодой человек тем временем вновь отошел к огню.

— Господин сторож, — произнес я, — этот человек проделал долгий путь в седле. Распорядитесь, чтобы ему была выделена на ночь хорошая теплая комната и пища, если таковая ему понадобится. — Обернувшись к молодому человеку, я спросил: — Как вас зовут?

— Хэнфолд, сэр.

— Возможно, вам придется доставить еще одно послание завтра утром. Вы были молодцом. Быстро управились со своей задачей.

Покидая сторожевой дом, я скомкал в кармане полученное послание и быстрым шагом пересек двор. Теперь я знал, что должен делать, но никогда еще у меня не было так тяжело на сердце.

Я остановился, ибо краем глаза заметил какое-то странное шевеление. Я так быстро развернулся, что, потеряв равновесие, чуть было не свалился в грязь. Уверен, что сработало мое былое чутье, тем не менее я никого и ничего не обнаружил.

— Кто здесь? — резко выкрикнул я.

Ответа не последовало. Стояла гробовая тишина, если не считать звука капели. Туман сгущался и, клубясь над домами, окутывал их, придавая призрачные очертания и окружая мерцающие тускло-желтым светом окна радужным ореолом. Прислушиваясь ко всякому шороху, я направился в сторону лазарета.

Постель брата Пола была разобрана, а слепой монах сидел рядом на стуле с понурой головой. Его толстый собрат почивал глубоким сном. Больше в комнате никого не было. Помещение, в котором брат Гай готовил свои снадобья, было пусто. Все монахи, по всей очевидности, по-прежнему пребывали в трапезной. Не иначе как арест Эдвига вызвал в монастыре немалый переполох.

Я направился по коридору мимо моей прежней комнаты туда, где, по моим предположениям, должны были располагаться покои Элис. Из-под двери сочился слабый свет свечи. Постучавшись, я открыл ее и вошел.

Девушка сидела на низенькой кровати на противоположной стороне маленькой комнаты, в которой не было ни одного окна, и складывала одежду в большую кожаную корзину. Когда наши взгляды встретились, я прочел в ее огромных голубых глазах немой ужас. Какое я ощутил при этом горькое разочарование!

— Собираетесь в дорогу?

К моему удивлению, мой голос прозвучал довольно ровно. Элис ничего не ответила, а продолжала сидеть молча, схватившись руками за ручки корзинки.

— Итак, Элис, — мой голос задрожал, — Элис Фьютерер, девичья фамилия вашей матери была Смитон. Не так ли?

Лицо ее вспыхнуло, но она продолжала упорно хранить молчание.

— О, Элис, я отдал бы свою правую руку на отсечение, чтобы это оказалось неправдой. — Я сделал глубокий вздох. — Именем короля я должен арестовать вас за совершение злостного убийства его эмиссара, Робина Синглтона.

Наконец она заговорила дрожащим от переполнявших ее чувств голосом.

— Это было не убийство, а акт правосудия. Если хотите, возмездие.

— Возможно, в ваших глазах это выглядело именно так. Ведь Марк Смитон, насколько я понимаю, доводился вам двоюродным братом?

Она посмотрела на меня. Глаза ее сузились, как будто в этот миг она решала какую-то важную задачу. Когда же она снова заговорила, от каждого сказанного ею слова веяло такой невыразимой жестокостью, какой я еще ни разу не слышал из уст женщины.

— Он был мне больше чем двоюродным братом. Он был моим любовником.

— Что?

— Его отец, брат мой матери, когда был молодым, отправился на поиски своей удачи в Лондон. Мама никогда не могла простить ему то, что он оставил семью. Когда человек, с которым я была обручена, погиб, я отправилась в Лондон, чтобы заявить о своем родстве, несмотря на то что мать всячески пыталась меня отговорить. Но я не могла найти у себя в городке никакой работы.

— И ваш дядюшка вас принял?

— Да. Джон Смитон и его супруга были очень добрыми людьми. Хорошими и добрыми. Они приютили меня в своем доме. Помогли устроиться на службу в одну аптекарскую лавку. Это было четыре года назад. Тогда Марк служил придворным музыкантом. Слава Всевышнему, что тетушка умерла от горячки прежде, чем в наш дом пришло это несчастье. По крайней мере, ей не довелось пережить весь этот ужас.

В глазах девушки показались слезы, но она смахнула их рукой и прямо посмотрела на меня. И снова я заметил в ее взгляде какое-то странное выражение, как будто она что-то пыталась просчитать, но что именно, я не мог понять.