— Это было величайшим страхом ее жизни, — произнес Ситон едва, слышно и слепо повернулся к улице. — Мне нужно сейчас же ехать домой! Я увезу ее из Лондона. Самое главное — избавить жену от дальнейших унижений.

Он стал подзывать кеб, но барон остановил его.

— Мой экипаж наготове. Едемте!

Мэттью ограничился кивком. Мысли, как загнанные звери, метались вокруг одного: как там Джессика? Он знал, какие страдания испытывает жена, и сожалел только об одном — что они не вынесли этот удар вместе.

Когда капитан поднимался по ступеням особняка, сердце болезненно ухало в такт шагам. В вестибюле было темно, дом казался спящим, и только в гостиной теплилась настольная лампа. Джессика вряд ли могла быть там, поэтому Мэттью даже не заглянул в гостиную. Прыгая через несколько ступенек сразу, он взлетел на второй этаж и бросился к хозяйским апартаментам. В спальне Джессики не было. Она даже не ложилась, судя по тому, что постель осталась несмятой. Дверь между апартаментами была приоткрыта, и Мэттью нетерпеливо толкнул ее, проходя к себе. Джессики не было и там. Сердце его стеснилось бы сильнее, если бы это было возможно.

На крышке бюро стояла зажженная лампа, очевидно, нарочно для того, чтобы тусклый желтый круг света падал на сложенный вчетверо листок бумаги. Рядом открытая чернильница с забытым в ней пером.

Мэттью схватил листок до того неуклюжими пальцами, словно они были сделаны из свинца.

«Мой дорогой Мэттью!

К тому времени, когда ты будешь читать эти строки, я навсегда исчезну из твоей жизни. Я никогда не прошу себе волнений, которые внесла в твою жизнь, и вреда, нанесенного мною имени Белморов. Если бы ты только мог поверить, что я ни за что на свете не хотела причинить боль ни тебе, ни твоему отцу! Папа Реджи был неизменно добр ко мне, и я отдала бы все, чтобы он пребывал в мире и покое. Но судьбе угодно, чтобы я отплатила за его доброту скандалом. Остается надеяться, что мое исчезновение отчасти поправит дело.

Дорогая любовь моя, утешаю себя надеждой, что ты в самом скором времени аннулируешь наш брак. Объясни, что я обманом завлекла тебя, что я так же лгала тебе, как и всем остальным, и тогда тебя без труда освободят от брачных обетов.

Насчет маленькой Сары можешь быть совершенно спокоен. Я увезу ее с собой, так далеко от Англии, что даже тень ее присутствия не коснется больше твоей жизни.

Вот и вес. Остается только повторить, что я сожалею, отчаянно сожалею. Я буду любить тебя всем сердцем, до самой смерти.

Джесси».

По мере того как Мэттью читал, строчки расплывались все больше и больше, пока он не перестал вовсе различать слова. Дочитав, Ситон смял листок в кулаке с такой силой, что побелели костяшки, и несколько секунд безмолвно хватал ртом воздух, словно утопающий. Собравшись с силами, он снова спустился в вестибюль и направился было в гостиную, но был остановлен появлением угрюмого, осунувшегося дворецкого.

— Где мой отец, Оззи?

— В гостиной, милорд.

Мэттью так и подозревал, что там в полумраке сидит маркиз, погруженный в раздумья. Он поспешил войти. И в самом деле, до него донеслось поскрипывание кресла-качалки. Камин давно прогорел, угли едва теплились на толстом слое золы, а маркиз смотрел на них, опираясь на руку, и едва взглянул в сторону приближающегося сына.

— Она ушла, — заявил Мэттью без предисловий. Реджинальд Ситон ответил кивком. Едва заметное свечение догорающих углей и тусклый отсвет лампы выделили абрис его впалой щеки и часть густой брови. После продолжительного молчания он спросил:

— Как ты намерен поступить?

— А как я могу поступить? — с горечью ответил Мэттью вопросом на вопрос — и засмеялся. Это был жуткий звук, отдавшийся в вестибюле неприятным эхом. — Что, по-твоему, мне остается? Моя жена и перепуганная маленькая девочка скитаются где-то по темным холодным улицам. Они бежали в ночь, сделав нелепую попытку защитить меня от скандала, который мне безразличен. Что, по-твоему, мне остается, отец? — Мэттью вперил в маркиза пристальный взгляд. — Неужели я и в самом деле настолько плох? Неужели, зная меня, можно предположить, что я пожертвую женой и ребенком ради пресловутого имени Белморов, ради какой-то фамильной чести?

— Хм… — донеслось из кресла-качалки, и к Мэттью впервые обратились проницательные глаза отца. — Я верил, что тебе дорога Джессика и Сара, вот только не знал насколько.

— Тогда самое время узнать. Я буду искать их, искать столько, сколько понадобится. Я считаю Сару своей дочерью и не хочу другой жены, кроме Джессики. Как и ты, они часть моей семьи. Я люблю их всей душой, всем сердцем, и уж куда сильнее, чем фамильную честь.

Реджинальд Ситон выпрямился в кресле. Он провел несколько нелегких часов с того момента, когда прочел в спальне сына записку Джессики. Теперь маркиз впервые почувствовал, что все как-то устроится.

— В таком случае тебе следует знать, мой мальчик, что я говорил с кебменом, отвозившим Джессику в доки. Ему показалось странным, что две женщины с ребенком путешествуют одни, и он вернулся, чтобы расспросить Оззи, а тот отвел его ко мне. После этого я нашел и прочел записку, адресованную тебе… надеюсь, ты не будешь в претензии. Не зная, как ты отреагируешь на случившееся, я предпочел дождаться твоего возвращения.

— Как давно они уехали?

— Несколько часов назад. Как по-твоему, можно ли будет напасть на их след?

Сам того не замечая, Мэттью еще сильнее сжал в кулаке влажную от испарины записку.

— Я найду их!

От резкого взмаха в раненом плече запульсировала боль. Не обращая на это внимания, Мэттью направился к двери.

— Мальчик мой! — раздалось за спиной.

— Что, отец? — спросил он, приостанавливаясь.

— Добро пожаловать домой! — произнес маркиз с одобрительной улыбкой.

Она знала, что за глаза ее прозвали Леди Грусть… В таверне «Рыжая лошадка» Джессика склонилась над грубой некрашеной столешницей, соскребая липкую лужицу подсохшего эля. Леди Грусть, повторила она мысленно с той самой печальной улыбкой, которой была обязана своим прозвищем, не самым лестным для молодой женщины. Что ж, никакая маска не могла скрыть бездну горя, запрятанную далеко внутри.

Отчистив стол, женщина выпрямилась, поправила повязанный поверх простой темной юбки белый передник и вытерла о его край руки, огрубевшие от усердной работы. В таверну как раз забрела пара моряков, недавно отпущенных на берег и еще не успевших залить жажду после долгого плавания. Они требовали грога, и побольше, и Джессика вернулась к бару, чтобы приготовить его. Заведение было небольшого размера, довольно уютное и чистое и стояло на бойком месте — как раз у самой гавани Чарльстона, типичного американского приморского городишки.

Чуть больше месяца назад три беглянки пересекли океан на одном из английских судов, совершавших рейс к берегам Америки. В ночь бегства им удалось выяснить в доках, что с утренним приливом порт покидают сразу три судна. Одно направлялось в Китай, другое в Индию — чересчур экзотические и чуждые земли, поэтому Джессика и Виола остановились на Америке, куда уходило третье судно.