— Хотите пончиков?

— А? Я? Нет, — ответил я.

— Это он не вам, — сказал Стивен, художник. — Он Сандре из маркетинга.

Барнаски взвился:

— Может, прекратите там жевать и влезать в обсуждение со своими чашечками горячего кофе и пирожками? Мы тут чаи гоняем или бестселлеры делаем?

* * *

Книга моя двигалась полным ходом, зато расследование убийства Пратта топталось на месте. Гэхаловуд привлек нескольких следователей из уголовной полиции, но и они ничего не могли сделать. Никаких зацепок, ни единой рабочей версии. У нас с ним на эту тему состоялся долгий разговор в одном баре для дальнобойщиков на выезде из города, куда Гэхаловуд заезжал иногда отдохнуть от всего мира и поиграть в бильярд.

— Это моя берлога, — сказал он, протягивая мне кий, чтобы начать партию. — Я сюда часто хожу в последнее время.

— Нелегко пришлось, а?

— Теперь-то уже порядок. По крайней мере, закрыли дело Келлерган, это важно. Хоть дерьма вывалилось больше, чем я думал. Хуже всего прокурору, конечно. Потому что прокурор выборный.

— А у вас как?

— Губернатор доволен, шеф полиции доволен, в общем, все довольны. К тому же наверху подумывают создать отдел нераскрытых дел; хотят, чтобы я перешел туда.

— Нераскрытых дел? Но ведь когда не имеешь ни преступника, ни жертвы, какое это может дать удовлетворение? По сути, это всего лишь история мертвецов.

— Это история живых. Если говорить о Ноле Келлерган, то отец вправе знать, что случилось с его дочерью, а Квеберта чуть напрасно не осудили. Правосудие должно иметь возможность закончить работу, пусть даже долгие годы спустя после преступления.

— А Калеб? — спросил я.

— По-моему, этот тип просто слетел с катушек. Знаете, в такого рода случаях мы либо имеем дело с серийным убийцей — но за два года до и после похищения Нолы в округе не происходило больше ничего подобного, — либо речь идет о временной потере рассудка.

Я кивнул.

— Единственное, что меня бесит, это Пратт, — сказал Гэхаловуд. — Кто его убил? И почему? В этом уравнении есть какое-то неизвестное, и боюсь, мы его так и не решим.

— Вы по-прежнему думаете на Стерна?

— У меня только подозрения, ничего больше. Я уже излагал вам свою теорию: в его отношениях с Лютером далеко не все ясно. Что их связывало? И почему Стерн не сказал, что у него пропала машина? В самом деле что-то странное. Мог он быть косвенно во всем этом замешан? Вполне возможно.

— Вы ему не задавали этот вопрос? — спросил я.

— Задавал. Он меня принял, дважды, очень любезно. Сказал, что ему стало легче с тех пор, как он рассказал про эту историю с портретом. Еще сказал, что разрешал Лютеру иногда брать этот черный «шевроле-монте-карло» в частном порядке, потому его синий «мустанг» барахлил. Не знаю, правда ли это, но объяснение вполне правдоподобное. Все абсолютно правдоподобно. Я уже дней десять копаюсь в биографии Стерна, но ничего не могу найти. С Силлой Митчелл я тоже говорил, спросил ее, куда делся «мустанг» ее брата, она сказала, что не имеет понятия. Тачка исчезла. У меня ничего нет против Стерна, никаких указаний на то, что он как-то причастен к этому делу.

— Почему такой человек, как Стерн, позволял собой командовать собственному шоферу? Потакал его прихотям, давал машину… Чего-то я тут не понимаю.

— Я тоже, писатель. Я тоже.

Я поставил шары на бильярдный стол.

— Через две недели я должен закончить книгу, — сказал я.

— Уже? Быстро написали.

— Не так уж быстро. Вы небось считаете, что эта книжка сляпана за два месяца, а на самом деле у меня на нее ушло два года.

Он улыбнулся.

* * *

В конце августа 2008 года я дописал «Дело Гарри Квеберта», книгу, которую спустя два месяца ждал совершенно невероятный успех. Я даже позволил себе роскошь закончить ее чуть-чуть раньше срока.

Пора было возвращаться в Нью-Йорк: Барнаски готовился запускать масштабную рекламную кампанию — фотосессии, встречи с журналистами. По случайному совпадению я уехал из Конкорда в предпоследний день августа. По дороге я заскочил в Аврору, повидать Гарри в его мотеле. Он, как обычно, сидел перед дверью номера.

— Я возвращаюсь в Нью-Йорк, — сказал я.

— Значит, прощайте…

— Не прощайте, а до свидания. Я скоро вернусь. Я восстановлю ваше доброе имя, Гарри. Дайте мне несколько месяцев, и вы снова станете самым уважаемым писателем в стране.

— Зачем вы это делаете, Маркус?

— Затем, что вы меня сделали тем, что я есть.

— И что? Вы считаете, что как бы в долгу передо мной? Я сделал из вас писателя, но поскольку в глазах общественного мнения я, похоже, уже перестал им быть, вы теперь пытаетесь вернуть мне то, что я вам дал?

— Нет, я вас защищаю потому, что всегда верил в вас. Всегда.

Я протянул ему толстый пакет.

— Что это? — спросил он.

— Моя книга.

— Я не буду читать.

— Я хочу вашего согласия на ее публикацию. Эта книга — ваша.

— Нет, Маркус. Она ваша. В этом-то и загвоздка.

— Какая загвоздка?

— Думаю, это замечательная книга.

— Так в чем же загвоздка?

— Это сложно, Маркус. Однажды вы поймете.

— Да боже мой, что я пойму? Скажите, наконец! Скажите!

— Однажды вы поймете, Маркус.

Повисла долгая пауза.

— Что вы теперь будете делать? — в конце концов спросил я.

— Я здесь не останусь.

— Здесь — это где? В мотеле, в Нью-Гэмпшире, в Америке?

— Я хочу попасть в рай писателей.

— В рай писателей? Это что?

— Рай писателей — это место, где вы можете переписать свою жизнь так, как хотели бы ее прожить. Потому что сила писателей в том, Маркус, что они решают, какой будет конец у книги. В их власти оставить в живых или убить, в их власти изменить все. У писателей в пальцах сила, о которой они зачастую даже не подозревают. Им достаточно закрыть глаза, и жизнь двинется вспять. Маркус, что бы произошло 30 августа 1975 года, если бы…?

— Прошлое нельзя изменить, Гарри. Не думайте об этом.

— Как я могу не думать?

Я положил рукопись на стул рядом с ним и сделал вид, что ухожу.

— О чем говорится в вашей книге? — спросил он.

— Это история мужчины, полюбившего очень юную девушку. Она мечтала об их прекрасном будущем. Хотела, чтобы они жили вместе, чтобы он стал великим писателем и университетским профессором, чтобы у них был пес цвета солнца. Но однажды эта девушка пропала. Ее так и не нашли. А мужчина сидел дома и ждал. Он стал великим писателем, он стал профессором в университете, у него был пес цвета солнца. Он все сделал так, как она просила, и он ждал ее. Он никого больше не полюбил. Он был верен и ждал, что она вернется. Но она так и не вернулась.