— Потому что умерла!

— Да. Но теперь мужчина может ее оплакать и проститься с ней.

— Нет, слишком поздно! Ему теперь уже шестьдесят семь лет!

— Никогда не поздно полюбить снова.

Я дружески махнул ему рукой:

— До свидания, Гарри. Как приеду в Нью-Йорк, сразу позвоню.

— Не звоните. Так будет лучше.

Я спустился по наружной лестнице, ведущей на парковку, и уже собирался сесть в машину, как услышал, что он кричит мне с балюстрады второго этажа:

— Маркус, какое сегодня число?

— Тридцатое августа, Гарри.

— А который час?

— Почти одиннадцать.

— Еще больше восьми часов, Маркус!

— Восьми часов до чего?

— До семи вечера.

Я, не сразу сообразив, спросил:

— А что будет в семь вечера?

— Мы с ней встретимся, вы прекрасно знаете. Она придет. Смотрите, Маркус! Смотрите, где мы! Мы в раю писателей. Стоит только написать — и все изменится!

30 августа 1975 года в раю писателей

Она решила идти не по шоссе 1, а по берегу океана. Так безопаснее. Сжимая в руках рукопись, она бежала по гальке и по песку. Она дошла почти до Гусиной бухты. Еще две-три мили, и она доберется до мотеля. Она взглянула на часы: начало седьмого. Минут через сорок пять она будет на месте. В семь вечера, как договорились. Она двинулась дальше и на подступах к Сайд-Крик-лейн решила, что пора выбираться по кромке леса на шоссе 1. Она вскарабкалась по уступам скал к лесу, потом осторожно пробралась между деревьями, стараясь не поцарапаться и не порвать в зарослях красивое красное платье. Вдали сквозь листву виднелся дом: на кухне какая-то женщина готовила яблочный пирог.

Она вышла на шоссе 1. Прямо перед тем, как она выбралась из леса, по шоссе промчалась машина. Лютер Калеб возвращался в Конкорд. Она прошагала еще две мили и вскоре оказалась у мотеля. Было ровно семь часов. Она миновала парковку; перед ней была наружная лестница. Восьмой номер на втором этаже. Она взбежала наверх через две ступеньки и постучала в дверь.

В дверь постучали. Он вскочил с кровати, на которой сидел, поджидая ее, и кинулся открывать.

— Гарри! Милый Гарри! — закричала Нола, увидев его в дверях.

Она кинулась к нему на шею и осыпала поцелуями. Он поднял ее.

— Нола… ты здесь. Ты пришла! Ты пришла!

Она удивленно посмотрела на него:

— Ну конечно, я пришла, что за вопрос.

— Я, наверно, задремал, мне приснился кошмарный сон… Я сидел здесь, в номере, и ждал тебя. Я тебя ждал, а ты все не приходила. И я ждал, и ждал, и ждал. А ты так и не пришла.

Она прижалась к нему:

— Какой ужасный сон, Гарри! Я теперь здесь! Я здесь, навсегда!

Они долго стояли обнявшись. Потом он вручил ей цветы, мокнувшие в раковине.

— Ты ничего с собой не взяла? — спросил Гарри, заметив, что она пришла без вещей.

— Ничего. Чтобы никто не заметил. Мы купим все необходимое по дороге. Но я принесла рукопись.

— Я ее где только не искал!

— Я ее унесла с собой. Я прочла… Мне так понравилось, Гарри. Это шедевр!

Они снова обнялись, и она сказала:

— Уедем! Уедем поскорей! Уедем прямо сейчас.

— Прямо сейчас?

— Да, я хочу быть далеко-далеко отсюда. Сжальтесь, Гарри, я не хочу рисковать, а вдруг нас найдут? Уедем прямо сейчас.

Это было 30 августа 1975 года. Вечерело. Две тени выскользнули из мотеля, быстро спустились по лестнице, ведущей на парковку, и сели в черный «шевроле-монте-карло». Машина тронулась и покатила на север по шоссе 1. Она мчалась на большой скорости, постепенно сливаясь с горизонтом. Вскоре уже виднелись лишь ее очертания: она превратилась в черное пятнышко, потом в крошечную точку. Еще мгновение вдали мелькал еле заметный огонек от фар, а потом она скрылась из глаз.

Они ехали навстречу жизни.

— Новая книга, Маркус, — это начало новой жизни. А еще это время величайшего альтруизма: вы дарите частицу себя любому, кто попросит. Кто-то будет в восторге, кто-то начнет плеваться. Для кого-то вы станете великим, для кого-то — презренным. Кто-то будет завидовать, кому-то будет интересно. Вы пишете не для них, Маркус. Вы пишете для тех, кто благодаря Маркусу Гольдману хорошо проведет время, отвлечется от серых будней. Вы скажете, что этого мало, но и это уже неплохо. Есть писатели, которые хотят изменить мир. Но кому под силу изменить мир?

О книге говорили все. Я больше не мог спокойно бродить по улицам Нью-Йорка, я больше не мог совершать обычную пробежку по аллеям Центрального парка — гуляющие встречали меня возгласами: «Э, да это Гольдман! Тот самый писатель!» Бывало, кто-нибудь даже пробегал несколько шагов, чтобы догнать меня и задать терзавшие его вопросы: «Так это правда, то, про что написано в вашей книжке? Гарри Квеберт действительно это сделал?» В моем любимом кафе в Уэст-Виллидж некоторые посетители, недолго думая, усаживались за мой столик и заводили разговор: «Я сейчас читаю вашу книгу, мистер Гольдман, буквально не могу оторваться! Первая тоже была хороша, но эта! Вам правда отвалили миллион долларов, чтобы вы ее написали? А лет вам сколько? Только что исполнилось тридцать? Тридцать лет! И у вас уже такая куча деньжищ!» Даже привратник в моем доме, чье продвижение к концу книги я наблюдал каждый раз, когда он открывал мне двери, наконец, закончив чтение, надолго зажал меня у лифта, чтобы излить душу: «Так вот что случилось с Нолой Келлерган? Какой кошмар! Но как же человек может до такого докатиться, а, мистер Гольдман? Как такое может быть?»

Сразу по выходе «Дело Гарри Квеберта» возглавило рейтинги продаж по всей стране и обещало стать самой продаваемой книгой года на американском континенте. О ней говорили везде: по телевидению, по радио, во всех газетах. Критики, дождавшись своего часа, расточали хвалы в мой адрес. Говорили, что мой новый роман — великий роман.

После выхода книги я немедленно отправился в марафонское рекламное турне, пролетев всего за две недели всю страну вдоль и поперек: выборы президента обязывали. Барнаски считал, что это предельное временнóе окно, имеющееся в нашем распоряжении, — потом все взоры устремятся на Вашингтон, на выборы 4 ноября. По возвращении в Нью-Йорк я еще какое-то время в бешеном ритме мотался по телестудиям, отвечая на повальный спрос, докатившийся в итоге до дома моих родителей, которым без конца звонили в дверь то любопытные, то журналисты. Чтобы дать им немного передохнуть, я подарил им кемпинг-кар, на котором они собрались осуществить свою давнишнюю мечту: добраться до Чикаго, а затем по шоссе 66 в Калифорнию.