Сергеевна. Я рассказал о телефонном разговоре с девушкой и о моем желании ознакомиться с работами Пыпина и Сперанского. Лидия Сергеевна тут же вынула эти книги из стоящего в углу шкафа и положила их на один из письменных столов.

– Садитесь за стол Марины, здесь вы никому не помешаете. Видимо, она забыла о вашем разговоре – еще вчера отпросилась у меня поработать в областном архиве. Чем закончилась ваша поездка в Петровское?

Опять-таки умолчав о «Коломине», я сообщил о результатах своей поездки, в том числе и о сведениях, полученных от Анны Николаевны Окладиной. Упомянул и разговор с Мариной, с которой случайно встретился в электричке.

– Когда это было? – вдруг спросила Лидия Ссргеена.

– На другой день после юбилея Пташникова.

– Вы не ошибаетесь?

– Ни в коем случае. Марина еще пошутила, что этот юбилей был похож на заседание ученого совета у вас в музее. А что вы, Лидия Сергеевна, думаете о библиотеке московских государей? Верите ли в ее существование?

– Если слухи о каком-то событии или явлении живут века, значит, оно действительно имело место.

– Помню, вы сделали предположение, что библиотека могла храниться в Троице-Сергиевом монастыре. Есть ли какие-то убедительные доводы в пользу этой версии?

– Достаточно, чтобы иметь право на существование.

– А вы не могли бы их изложить? – воспользовался я благоприятным случаем, чтобы пополнить уже имеющиеся у меня сведения о царской книгохранительнице.

Лидия Сергеевна охотно откликнулась на мою просьбу:

– Дело в том, что история Троице-Сергиева монастыря с самого начала его существования тесно связана с историей русской книжности. Сергий Радонежский основал этот монастырь в 1345 году. Было тогда у Сергия всего две книги – Евангелие и Псалтырь, но вскоре их набралось уже около полусотни, в основном, конечно, религиозного содержания. А в пятнадцатом веке при монастыре возникла собственная книгописная палата, где переводились книги с болгарского, сербского, греческого языков, выработался особый «Сергиевский» почерк, которым очень гордились местные писцы. Известно, что именно из Троице-Сергиева монастыря стала распространяться по всей Руси античная философия, что свидетельствует о наличии в монастыре богатой библиотеки с произведениями античных авторов. О том, что такие книги действительно были в монастырской книгохранительнице, можно судить по произведениям одного из первых русских профессиональных писателей Епифания Премудрого, который прожил в монастыре больше тридцати лет. Одновременно с ним там жил и работал Андрей Рублев. Как предполагают, одно время он возглавлял книгописную мастерскую, сам участвовал в оформлении книг. Там же трудился Пахомий Лагофет, написавший в монастыре свой «Хронограф», работа над которым потребовала привлечения очень многих источников. В монастырской библиотеке хранились сочинения Иоанна Лествичника и Дионисия Ареопага, Исаака Сирина и черноризца Храбра, жития Алимпия и Симеона Столпника, Феодора Сикста и Ефимия Великого, Саввы освещенного и Петра митрополита, такие исторические труды, как «Троя», «Пленение Иерусалима», «Христианская топография». Все это говорит об уникальности монастырской библиотеки.

Я согласился с Лидией Сергеевной, что книгохранительница Троице-Сергиева монастыря, судя по внушительному перечню книг и авторов, действительно была богатой, но это никак не может служить доказательством того, что там же хранилась и библиотека московских государей.

– В пользу того, что эта библиотека могла, по крайней мере, побывать в Троице-Сергиевом монастыре, есть несколько моментов, достойных самого пристального внимания. Например, именно там был впервые обнаружен список знаменитого «Хождения за три моря» Афанасия Никитина. Позднее нашли еше четыре списка, но Троицкий список имеет особую ценность. В своеобразном предисловии к «Хождению» сказано, что записки Афанасия Никитина после его смерти были переданы купцами дьяку великого князя Василию Мамырину. О нем известно, что он долгие годы служил Ивану Третьему, при котором, судя по всему, началась история библиотеки московских государей. Умер Василий Мамырин в 1490 году и был похоронен «у Троицы в Сергиеве монастыре». Вот и напрашивается вопрос: не попали ли записки Афанасия Никитина в библиотеку московских государей, которая какое-то время находилась в Троице-Сергиевом монастыре, в велении дьяка Василия Мамырина?

– Не сказал бы, что этот «момент» выглядит убедительно.

– Но согласитесь, что записки Афанасия Никитина о путешествии в далекую и неизвестную Индию вполне могли заинтересовать великого князя и очутиться в его книгохранительнице, откуда позднее были извлечены и переписаны.

Я не стал спорить с Лидией Сергеевной и попросил изложить следующий «момент» в пользу троицкой версии.

– Один из исследователей видел в конце прошлого века в Троице-Сергиевом монастыре какие-то восточные рукописи. Позднее их там не нашли, однако это свидетельство никак нельзя сбрасывать со счета. Ясно, что восточным книгам не место в монастырской библиотеке, а вот в великокняжеской книгохранительнице они, вероятно, были.

Я промолчал, поскольку и это доказательство показалось мне недостаточно убедительным.

– Наконец, – продолжила Лидия Сергеевна, – именно в Троице-Сергиев монастырь был переведен Максим Грек, о котором так много говорили на юбилее Пташникова, удивлялись, с какой легкостью он цитировал произведения античных авторов. Не исполнилась ли в Троице-Сергиевом монастыре заветная мечта ученого монаха, ради которой он бросил родину и приехал на русскую землю, – получить доступ к книжным сокровищам московских государей?

Из всех приведенных Лидией Сергеевной доказательств последнее показалось мне самым весомым, а главное – приемлемым для того, чтобы включить троицкую версию в список возможных версий о местонахождении библиотеки Ивана Грозного. Я разделял убеждение Пташникова, что судьбы Максима Грека и этой загадочной книгохранительницы обязательно пересекались. Местом их пересечения вполне мог быть Троице-Сергиев монастырь, ставший последним пристанищем монаха-книжника.

– Почему вы так удивились, когда я сказал, что встретился с Мариной в электричке? – спросил я Лидию Сергеевну, как только она закончила изложение своей версии. И сразу понял, что ей не хочется отвечать на этот вопрос.

– В тот день Марина должна была водить экскурсии по нашей экспозиции, но в субботу, на юбилее Пташникова, отпросилась у меня, чтобы съездить в Кострому к больному отцу. Может, я чего-то не так поняла… Вы уж, пожалуйста, не говорите ей об этом. Наверное, я все перепутала. Садитесь за ее стол и спокойно работайте, я тоже ухожу по делам. Когда закончите, положите книги Марине в стол.

– Спасибо за помощь. Я ваш должник.

– В данном случае неизвестно, кто кому больше должен.

– О чем вы? – не понял я Лидию Сергеевну.

– Книги, которые я вам дала, из собрания Льва Семеновича Угарова – вы писали о нем в вашей последней повести о судьбе «Слова о полку Игореве». По завещанию он оставил всю свою библиотеку своей соседке Наташе, а она после смерти Угарова передала ее в дар нашему отделу вместе с семейной перепиской Мусиных-Пушкиных. Таким образом, вы имеете к этой библиотеке самое непосредственное отношение – ведь