любовницей, нестерпимое отчаяние придавило ее. Она летела вперед, к дому, не находя себя и не сознавая, куда движется. Мысли обрывками мелькали в ее голове: молодая любовница, подтвердившая все ее самые жуткие опасения; собственная доверчивость бесстыдному сообщению, которое написал ей муж; наглая ложь, проникнувшая везде, границы которой уже невозможно было определить, — все эти соображения одно за другим проносились в сознании Вики, так что она не успевала даже толком понять их, а ощущала лишь, как душу ее теснили глубинный всеобъемлющий страх, обида и дикая, безудержная ненависть. От быстрого бега в правом боку у нее начало колоть; тело и голова горели, так что через минуту она была уже вся мокрая от пота; вены на висках учащенно пульсировали, с каждым ударом доставляя резкую пронзительную боль, отдававшую в глаза яркими желтыми всполохами.

Вбежав в подъезд, Вика высадила дочку и, толкая коляску, устремилась вверх по лестнице, а поднявшись на один пролет, услышала сзади хлопок двери.

— Вика, куда ты? Давай я, — раздался голос Рината, кинувшегося к супруге в попытке перехватить у нее коляску, но только он приблизился, как та всем телом поворотилась к нему.

— Не прикасайся ко мне!!! — яростно возопила Вика, обеими руками с неистовой силой оттолкнув от себя мужа.

Резкий решительный отпор супруги, ее надрывный, звучным эхом раздавшийся по подъезду окрик ошеломили Рината, и он, отступив на шаг, с боязливой настороженностью уставился на нее. Несколько мгновений он стоял на месте, а когда жена, взяв за руку перепуганную, ничего не понимающую дочку, принялась толкать коляску дальше по лестнице, вновь подался к ней.

— Вика, прекрати! Дай сюда! — громко, но в то же время кротко, упрашивающе произнес Ринат и, поравнявшись с супругой на ступеньках, схватился за ручку коляски.

Не обращая на него внимания, Вика попыталась продолжить толкать коляску, но не смогла — муж держал ее, не позволяя двигаться дальше.

— Отпусти!!! — прокричала она в гневе. Жилы на ее шее вздулись, лицо покрылось контрастными бледно-бордовыми пятнами. — Отпусти!!! — повторила она и, с запредельным ожесточением сжав зубы, принялась что есть мочи бить мужа по предплечьям, а как только тот ослабил хватку, вырвала коляску и метнулась вверх по лестнице.

Напрягаясь всеми мышцами, чувствуя, как с каждой ступенькой боль в боку становится резче и продолжительней, Вика только еще яростнее мчалась вперед в каком-то остервенелом отчаянном душевном порыве помножить свои муки. Она бежала изо всех сил, упиваясь своей болью и изнеможением, смакуя их, подталкиваемая глубинным подсознательным стремлением довести причиненные ей страдания до пика, до максимальной точки, сделать их абсолютными, чтобы через эти унижения и истязания усилить нанесенную ей обиду — усилить вину мужа.

Поднявшись на два пролета, Вика уже почти вышла на площадку второго этажа, как внезапно все тело ее обдало жаром, голова закружилась, и острая нестерпимая боль пронзила низ живота. Скорчившись в муках, она выпустила из рук коляску и села на ступеньки.

— Вика, что такое?! — спросил Ринат, подскочив к ней и взяв под плечо.

В этот раз не оттолкнув мужа, вообще никак не отреагировав на его приближение, Вика вся вдруг скривилась, скрючилась и, обхватив ладонями живот, мучительно сдавленно застонала.

Глава V

— В чем проблема? — теряя самообладание, вытаращила глаза Люба. — Объясни мне, в чем проблема?

— Да нет никакой проблемы, — сердито пробубнил сидевший напротив за столом Завязин. — Что ты так завелась?

— Что я завелась? Что я завелась?! — в негодовании повторила Люба. Вопрос любовника, который или действительно не понимал всю невозможность ее положения, или откровенно издевался над ней, стал последней каплей ее терпения. — Три месяца прошло! Ты говорил, что мы переедем еще до родов, потом обещал организовать все, пока я буду в отделении! И ничего! Три месяца мы ютимся в однокомнатной съемной квартире!!! — воскликнула Люба, уже перейдя на крик, но вдруг резко замолчала, замерла и стала сосредоточенно вслушиваться в коридор.

Завязин тоже насторожился, но ничего не услышал — в квартире установилась полная тишина.

— Мы ежемесячно платим за аренду семь тысяч, — вновь обратилась к нему Люба. — Для чего? Денег и так не хватает — все никак не можем зимний комбинезон купить. Сколько ты еще намерен тянуть?.. Ты нашел квартиру?

— Я же тебе уже говорил, что да.

— Ее устраивает?

— Да.

— И что? Когда мы переезжаем?

— …На следующих выходных, — не сразу ответил Завязин.

— Нет… Нет! — выпалила Люба. — Так не пойдет!

— Да что с тобой? Всего недельку подождать.

— Сколько ты меня уже просишь «недельку подождать»? Два месяца? Три? Не могу я больше ждать! Тебя, конечно, это не волнует — на работе до самого вечера пропадаешь. А обо мне ты подумал? О сыне ты подумал? Посмотри, какое здесь отопление. Я в двух кофтах по дому хожу.

— Мальчик плачет, — сказал Завязин, услышав доносившееся из комнаты тихое отрывистое кряхтение только-только проснувшегося малыша. — Ты подойдешь?

— Что ты мне указываешь?! Слышу, что плачет!!! — яростно вскричала Люба, вдруг вспыхнув в гневе на Завязина. Он опять, как и во все эти три месяца, сказал «мальчик плачет», имея в виду собственного сына, Алешу, и в этих словах, в интонации, с которой он произнес их, было столько обезличенного, столько отстраненного, что душу ей скрутило сильнейшей обидой и болью. Но, ясно ощущая скрытый в обращении Завязина эмоциональный посыл, Люба в то же время совершенно не осознавала его и потому сама не смогла бы объяснить сейчас, что именно так вывело ее из себя.

Пройдя в комнату, к детской кроватке, и только взглянув на виднеющуюся из-под складок теплого пухового платка головку сына, Люба сразу же почувствовала, что он не голоден, не встревожен животиком, мучавшим их последнюю неделю, а проснулся из-за шума и с удовольствием поспал бы еще часик-другой. Она поняла это по умиротворенному выражению его личика, по чуть приоткрытым расслабленным губкам, по обращенному на себя безмятежному заспанному взгляду, вовсе не осознавая, на основании чего пришла к своему убеждению. Врожденная женская способность Любы на подсознательном уровне улавливать, считывать малейшие оттенки эмоционального состояния окружающих, подкрепленная к тому же тем, что она, вот уже три месяца находясь с сыном каждую минуту его бодрствования, наблюдала, переживала, пропускала через себя любые изменения в его поведении и настроении, незаметно для нее в одно мгновение проделала всю работу, предоставив ей готовый однозначный и абсолютно точный вывод.

Сняв плотно подоткнутый со всех сторон платок, Люба взяла сына на руки и, опустившись на диван, принялась укачивать. Взбодрившийся с появлением матери малыш некоторое время внимательно наблюдал за ней, шаря в