очень «ревучая». Подошла в Москве к могиле Неизвестного солдата, постояла минуту и разревелась навзрыд. Совершенно не переносит чужих слез, и если при ней кто-то начинает «моргать», она восклицает: «Люди, что же это вы со мной делаете!» — и плачет дуэтом. Говорит: «Нервы сдают, была я крепче».

Была! А сейчас? Вся ее работа с детьми — это постоянное напряжение, ощущение ответственности. Каждые экспедиционный отряд — это двадцать — двадцать пять человек, все из разных семей, разные характеры, и единственное, в чем дети одинаковы, так это в том, что они дети. Стало быть, как бы не упали в яму, не утонули в реке, не подорвались на противотанковой гранате, не пережили больше того, что им положено переживать, раскапывая безымянные могилы.

Валентина Ивановна умеет одновременно и есть, и читать, и копать землю, и говорить, и даже спать, при этом зорко видя, что делают «розбышаки». Часовой на круглосуточном посту.

Был однажды такой случай. Стояли лагерем на окраине села Мариновки, закончили раскопки и собрались домой. На прощание развели костер, в котором, кстати, решили сжечь свои «отходы». И вот ребята готовы в путь. Отряд выстроился на возвышенности, внизу был догорающий костер, ждали только, когда совсем догорит — и в дорогу. Вдруг Валентина Ивановна решила проверить, не оставил ли кто чего на месте стоянки, и стала медленно спускаться вниз — к костру. Она пошла, не заметив, что один мальчишка не просто побледнел, а даже закрыл глаза от ужаса: он единственный знал, что в костре лежат патроны, которые в любую секунду могут взорваться. А Валентина Ивановна, приближаясь к костру, изредка наклонялась и громко спрашивала: «Чья ложка? Чей носок?» Вот тут и рвануло. Она упала как подкошенная, ничего не понимая, почувствовав сильный удар в руку и предплечье. Ребята с насыпи кинулись к ней, первым подбежал тот самый мальчишка, но Валентина Ивановна, увидев брызнувшую кровь, приподнялась и громко крикнула: «Назад! Назад!» — но куда там, разве их остановишь. Ребята окружили Ващенко, увидели меловую бледность ее лица, окровавленную руку, раскиданные остатки костра. Немного позже в медпункте села фельдшер вынул из руки и предплечья Валентины Ивановны одиннадцать мелких осколков. И тогда подошел к ней тот самый мальчишка и сказал: «Валентина Ивановна, это я». — «Что я?» — «Я бросил патроны». — «Зачем?» — «Хотел знать, как рванет». — «Ты что, в кино не видел?» — «Там холостые…» Никакого «разбирательства» да еще с «выводами» она устраивать не стала, а в дневнике появилась такая запись:

«Любовь к Родине начинается с горячей привязанности к своему дому, своей школе, своему городу и селу. Но это глубокое чувство усиливается во много раз, если еще с детства ребята  с в о и м и  р у к а м и  как бы приоткрывают тяжелый занавес истории, за которым не как в кино, а по-настоящему рвутся снаряды и гибнут люди…»

Идеальный она человек или не идеальный? Право, не знаю. Какой уж есть. Самая яркая краска в ее портрете — любовь к ученикам, исступленная, всепонимающая, даже к тем, которых иначе, чем «тупоголовые» или «трудные», редко кто в школе и называет. А для нее они — «розбышаки», и в этом слове, как ни прислушивайся, ни злобы не услышишь, ни жалобы. Когда она заболевает, в ее классе не орут «ура» истошными голосами: отпускают ребят домой, а они в полном составе притопывают к Валентине Ивановне.

Совершенно беззащитная, когда дело касается лично ее, Валентина Ивановна становится жесткой и бескомпромиссной, обороняя детей от чьего-нибудь плохого отношения. Прежде, бывало, она с презрением относилась к мужчинам, произносящим при детях скверные слова. Теперь же кидалась на них тигрицей: «Не сметь! Дети!»

К сказанному я добавлю, чтобы не создавать у читателя впечатления перебора в положительных качествах Валентины Ивановны: какие-то достоинства были у нее изначально, какие-то обнаружились в процессе общения с детьми, а каких-то и вовсе не было, они родились наново. Она утратила, к примеру, излишнюю робость, которой отличалась прежде. Появилась у Валентины Ивановны сверхвнимательность, стала она наблюдательной, научилась анализировать собственные поступки — она говорит: «казниться», — чего раньше не делала, и бывали случаи, когда Валентина Ивановна извинялась перед детьми, причем публично, перед всем классом, и все из-за того, что доброты в ее характере всегда оказывалось больше, чем строгости, что и приводило к ошибкам. Кстати сказать, доброта и нежность к ребятам пополнились нынче ощущением родственности с ними. Это, вероятно, и есть истинная любовь к детям.

Как видит читатель, Валентина Ивановна сама менялась, общаясь с детьми, что можно считать закономерным: не секрет, что не только взрослые воспитывают детей, но и дети взрослых.

В личности организатора, в его искренности, неистовости, страсти, в умении начать дело и продолжать его, пока ходят ноги, работает голова и стучит сердце, заложен еще один ключ к пониманию причин успеха.

ФОРМА. Официально датой рождения отряда считается 25 ноября 1967 года: в тот день они в полном составе вышли на линию Миус-фронт, где когда-то стояли насмерть шахтерские дивизии. Вышли не для того, чтобы играть, а с целью более существенной: познакомиться на месте с героическим прошлым земляков.

Уходили с главной площади города, от памятника В. И. Ленину, в обстановке торжественной и громкой: были речи, напутствия ветеранов, сдача рапорта, барабанный бой и «смирно, равнение на знамя!» — стало быть, и знамя уже было, и отряд был одет в одинаковые зеленые буденовки и полупальто цвета хаки с погонами «РВС», — к тому времени, выходит, они и форму себе пошили, и придумали название отряду.

Атрибутика в детских организациях опережает дело, что, может быть, и правильно, если в меру.

Здесь мера, кажется, была соблюдена. Валентине Ивановне хватило педагогической мудрости и еще интуиции, чтобы не захлестнуться игровой формой в ущерб содержанию. Возьмите хотя бы относительно скромное название отряда: не «Эдельвейс» и не «Прометей», а «РВС» — разведчики военной славы. И еще пример: тогда же, в 1967 году, едва организовавшись, они решили «бороться, — как сказано в официальном документе, — за присвоение отряду имени Героя Советского Союза Л. Л. Шестакова», но позволили себе получить это имя лишь восемь лет спустя, в 1975 году.

Валентина Ивановна и тут не торопилась, исходя из того, что надо не только носить имя, но и ему соответствовать.

Мне остается сказать, что, создав отряд, они приняли в него всех желающих, сделав общешкольным, в том числе «розбышаков» Валентины Ивановны. В уставе «РВС» оговорили два непременных условия: согласие родителей и участие ребят в «трудовых десантах», поскольку все мероприятия отряда, проводимые по решению его штаба, финансировались за счет средств, заработанных эрвээсами. Стало быть, и устав у них был,